Корнелиу Леу - Власть

— Хорошо, поговорим и об этом. Но я могу сообщить вам… Мне передали, что толпа у ворот ведет себя спокойно. Ведь можно пустить слухи, будто вас тут и не было!

Дрэган больше не мог себя сдерживать:

— В конце концов, какую цель вы преследуете этой игрой, господин Танашока?!

— А, наконец-то резонный вопрос, — произнес старик, не скрывая удовольствия. — Садитесь, я объясню вам… — И вдруг старик опять стал предупредительно внимательным человеком, который не смог бы сесть, прежде чем этого не сделает его гость. — Вы люди Алексе? — спросил он равнодушным тоном.

— Его товарищи.

— Почему не пришел сам Алексе?

— Так ведь пришел я, примарь!

— Мне это нравится. Как вас зовут?

— Я примарь города, господин Танашока, и этого достаточно.

— Вы знаете, что я спас Алексе от смертной казни?

— Да, потому что вы не знали, что он коммунист.

Дрэган следил за тем, как тот отреагирует на его ответ. Старик злобно затаился, словно готовясь сам перейти в нападение.

— Откуда вам знать, что, помимо принадлежности к моей партии, он не оказывал мне иных услуг? — спросил он.

— Я знал все, так как он советовался с нами и от нас получил задание создать впечатление, что он ваш человек.

— Как?! Вы хотите сказать, что все, связанное со мной, Алексе обсуждал с вами?

Старик хотел подняться, но не смог. Нервным жестом он потребовал плед. От Дрэгана не ускользнула его реакция.

— Да, господин Танашока, дела обстоят не так, как того хотелось бы вам: вы не знаете всего, что происходило и происходит в этом уезде!

— Алексе был моим человеком. То, что он был двойником, — это другое дело, но со мною он был честен!

— Мы знаем, что вы заявили это в день освобождения, когда узнали, что он руководитель коммунистов. Но сделали это только для того, чтобы смягчить удар…

— Послушайте! Не комментируйте мои слова! — гневно воскликнул старик. Пальцы его дрожали, вставные зубы стучали, а бледное, почти прозрачное лицо приобрело фиолетовый оттенок. — Я знаю, что вы пришли просить у меня продукты. Я не дам их вам. Мне безразлично, кто у вас примарь, но я скомпрометирую вас. Вы ничего не получите! Ничего! И через две недели голода те, кто вас поставил в примари, и выгонят вас, так как увидят, что вы просто болтуны и не способны управлять. Сейчас мои люди говорят тем, кто собрался перед домом, что вы неспособные к руководству болтуны и что вы сами хотите получить для себя кость. Понимаете, господин примарь?! Я мог бы вас арестовать здесь и сделать с вами все, что захочу, но я не сделаю этого хотя бы ради того, чтобы скомпрометировать вас. Через две недели все, кто пришел сегодня с вами, лишат вас власти! Я пятьдесят лет руковожу этим городом! — И он мрачно рассмеялся. — Вы человек неглупый и должны понимать: все, что вы задумали, зависит от меня, от моих складов продовольствия. Я — единственный человек, который может утолить голод этого города! Понимаете? Господин… примарь!

Танашока опять рассмеялся. Это был смех садиста. Смеялся он с нескрываемым удовольствием. Вероятно, ему были необходимы такие моменты, которые подчеркивали бы его всевластие. Он смеялся с таким наслаждением, что появившийся вновь слуга не посмел приблизиться.

— Вы свободны, господин примарь! Все свободны. Я заявил всем, что не буду арестовывать вас. Я вас освобождаю, так как вы уже начали себя компрометировать. Никто, кроме меня, не может утолить голод этого города!

Сквозь приоткрытую дверь послышался бой часов. Дрэган не знал, как долго они пробыли в этом доме, возле этого старика с изменчивым, как у хамелеона, лицом, схимника и вампира одновременно. Дрэган сделал шаг к двери и, остановившись, сказал:

— Завтра утром, как я уже вам сказал, нам нужны продукты. Мы сообщаем это вам официально!

— Я это знал, дорогуша! Как только взяли власть, я понял, что вы обратитесь ко мне.

Дрэган попытался поймать бегающий взгляд старика. Наконец ему удалось пристально взглянуть в глаза Танашоке с увядшими белками, пронизанными множеством красных склеротических сосудиков. Выдержав взгляд старика, Дрэган спокойно, словно увесисто шлепнув широкой массивной ладонью, произнес:

— Ну что же, придется нам самим взять продовольствие. Когда мы сюда пришли, отряды из сотен рабочих окружили ваши склады.

— Как?

Старик сделал такой жест, словно звал тех, кто прятался в тени, прийти ему на помощь с оружием в руках. Но к нему подошел слуга с маленькими глазками и что-то, как бы извиняясь, сказал на ухо.

Толстые листья агавы вдруг задрожали от крика, который вырвался у старика:

— Но это же моя собственность! Только я, только я имею право… — Вдруг он замолчал. Глаза его налились кровью. Он бросил на Дрэгана полный ненависти взгляд: — У вас нет на это права!

— О праве мы еще поговорим, а пока ваши склады блокированы.

Дрэган сделал знак своим товарищам следовать за ним, но в этот момент в помещении, уставленном причудливо изогнутыми кактусами, произошла еще одна удивительная метаморфоза.

Старик протянул свою тощую, как у скелета, руку, увешанную перстнями, и заговорил вдруг точно так же, как в первые минуты встречи:

— Хорошо, завтра утром вы будете иметь все, что хотите. До свидания!

Он запахнул свой плед вокруг шеи. «Пират» с маленькими глазками открыл им дверь в темную аллею, по бокам которой стояли каменные изваяния собак. Дрэган услышал, как позади них большие часы пробили еще четверть часа. «И почему, черт возьми, так быстро летит время?!» — мелькнуло у него в голове. Ему уже больше не хотелось раздумывать над тем, чего он добился.

Людей скопилось еще больше, чем было в тот момент, когда они вошли в дом Танашоки.

Дрэган приближался медленным шагом. Он старался охватить взглядом собравшихся. От волнения у него перехватило дыхание. Он попытался взять себя в руки. Примарь обязан быть по-мужски стойким, несентиментальным. И Дрэган как можно спокойнее объявил:

— Завтра будет продовольствие по нормальным ценам. Уволенные будут вновь приняты на работу.

Люди подхватили его и понесли на руках. Все кричали от радости. Опомнившись, Дрэган стал умолять их:

— Люди добрые, у нас нет времени для демонстрации. У нас есть дела, много дел… Прошу вас… Теперь нам надо идти в примэрию, а вам домой…

И люди поняли, поняли сразу же. Они опустили Дрэгана на землю и виновато посмотрели на него, как бы извиняясь за свое детское проявление радости. Многие, кто нес его, молча протягивали ему руки. Это было теплое братское пожатие.

Сквозь расходившуюся толпу к нему пробрались две фигурки, казавшиеся необыкновенно тоненькими в ночной темноте.

— Что вы здесь делаете? — спросил он их, слегка насупившись.