Корнелиу Леу - Власть

— Сейчас принесу.

— А-а, чертовы свиньи, страшно стало! — распустил перья Кокорич. — Знают, что у нас есть деньги, потому что судовладельцы заплатили нам свой долг!

Он со стоном наклонился, потом раздумал, поднялся и, поставив сначала одну ногу на стул, а потом другую, развязал шнурки. Снова уселся, снял по очереди каждый ботинок, помогая себе ногой.

— Пожалуйте, таз!

Задребезжал брошенный на тротуар таз.

— Хорошо. Теперь открывай шампанское. Но чтобы с выстрелом! Пусть все видят. Я всегда мечтал об этой минуте! Пусть стрельнет!

Официант выдернул пробку и быстро опустил горлышко в фужер.

Но Кокорич окинул его презрительным взглядом и показал своим желтым от табака пальцем вниз.

— Нет, в таз! — И, видя, что официант не понял его, вспылил: — В таз, слуга побежденной буржуазии!

Пена шампанского расплескалась по краям эмалированного таза.

После того как Кокорич величественным жестом размотал портянки и заботливо положил их поверх ботинок, он растопырил на ногах пальцы и плюхнул ноги в таз.

— Та-а-ак, — простонал он от счастья. — Хорошо охлаждено! Вторую бутылку охлади побольше, слуга побежденной буржуазии! Так, вертись, вертись, вертись! Хоп! Теперь открывай! Так! Нет, нет, не в фужер! Все на ноги… Ведь они, бедняжки мои ноженьки, вынесли всю тяжесть, которую я таскал изо дня в день на спине, чтобы обогатить тех, кто уже был богат… Та-а-ак… хорошо охладил! На! Бери все деньги, которые я взял у побежденной буржуазии, да охлади еще одну бутылку как следует и принеси сюда…

Официант смотрел на него с недоумением и покорностью. В конце концов он набрался смелости и спросил:

— Дядя Кокорич, а выпить хотите?

— Выпить? — Старик пошарил в карманах, вытащил мелочь и швырнул ее на стол. — Подай мне водки!

— Одну водку-у, — послышался голос официанта из помещения.

Кокорич в этот момент ощущал себя хозяином всей площади и стонал от счастья, шевеля пальцами ног в шампанском, которое покрыло мелкими пузырьками кожу его ног.

— Водку для господина!

Но в этот момент официант, увидев, что происходит на площади, шмыгнул внутрь трактира и опустил жалюзи прямо на открытую дверь.

Около примэрии, гулко отбивая шаг, появились военные моряки.

Со стороны города появилась группа хулиганов, вооруженных палками и револьверами.

— Мы им переломаем кости! — орал один из них.

Но на площади она нашли только таз с сомнительного цвета жидкостью и пару ботинок, поверх которых сушились портянки.

— Примэрия, примэрия! Говорите с Бухарестом! — слышался в трубке голос телефонистки.

— Какой Бухарест! — произнес Тебейкэ в трубку. — Какой Бухарест?!

— С вами говорят из Бухареста, из министерства внутренних дел. Кто у телефона?

Тебейкэ почувствовал себя оскорбленным, слыша этот командный тон.

— Почему я должен понимать по голосу, что звонят из министерства внутренних дел?! — Затем Тебейкэ понял, о чем ему говорят, и начал записывать. Речь шла о назначении нового примаря. Тебейкэ записал номер приказа о назначении нового примаря. Этот приказ должен привести в исполнение префект, и он передал трубку префекту. Префект, когда речь зашла о нем, преобразился, стал надменным, важным и внимательным.

— Префект у аппарата, — взяв трубку из рук Тебейкэ, с сознанием важности происходящего момента проговорил он. — Записываю! Итак, «приказ о назначении нового примаря»… — Свободной рукой он сделал Дрэгану неопределенный жест, выразив то ли поздравление, то ли удовлетворение по поводу его назначения. Потом, показав ему, как документ, листок бумаги, начал вслух повторять то, что записывал.

Когда телефонограмма была принята, он подтвердил ее получение, еще раз назвал себя и свою должность и послал заверения господину заместителю министра внутренних дел. Потом, выпятив грудь, сделал два шага вперед. Поклонившись Дрэгану, он произнес, обращаясь к присутствующим:

— Господин примарь, в этот поздний час я имею честь и удовольствие сообщить вам о вашем назначении его превосходительством господином министром внутренних дел следующей телефонограммой. — Он надел очки, многозначительно кашлянул и, вероятно сожалея, что на нем нет военной формы, стал читать: — «Я, министр внутренних дел, назначаю с 29 октября настоящего года муниципальным примарем господина полковника Рэдукану Атанасе, который…» — При последних словах он замедлил чтение, вдруг что-то уразумев.

Словно желая раздавить префекта, Дрэган надвигался на него своим тяжелым шагом. Тебейкэ также подскочил к префекту и вырвал из его рук бумагу, возмущенно крикнув:

— Провокация!

— Полковник Рэдукану! Это же командир жандармов! — послышался голос Сегэрческу.

— Да, Рэдукану Атанасе, так мне и продиктовали… — промямлил префект под испепеляющим взглядом Дрэгана.

— А какое отношение это имеет ко мне? — спросил Дрэган голосом, не предвещавшим ничего хорошего, подстегиваемый начавшимся движением среди торговцев и их шушуканьем.

— Так мне продиктовали, — растерянно повторял префект.

— Ясно! — Перед ними появился Сегэрческу, решивший взять инициативу в свои руки. — Все ясно! Правительство вмешивается, чтобы навести порядок в хаосе. — Он повернулся вполоборота к Дрэгану и твердо произнес: — Господин Дрэган, я же вам говорил: коммунизм у нас, потомков римлян, не приживется!.. Вы совершили неудачную попытку, а теперь уходите! Правительство вас не признает.

Дрэган увидел, что Тебейкэ достал из-под пиджака пистолет. Он не мог не заметить, что в глазах торговцев засветилась надежда. Сделав знак Киру пройти к двери, чтобы предупредить тех, кто был внизу, Дрэган громко и отчетливо произнес:

— Нужно, чтобы сначала мы признали правительство, которое принесло людям голод и увольнения!

— Я требую, чтобы вы ушли! — гремел Сегэрческу, в то время как префект метался из угла в угол, пытаясь создать впечатление, что его кто-то уговаривает.

— Уйти?! — Дрэган так посмотрел, что у них задрожали поджилки. Не о себе он думал. Здесь речь шла совсем о другом. — Я уйду, господин Сегэрческу, только тогда, когда этого потребуют… — Он показал рукой на окно, — этого потребуют те, кто меня сюда поставил. Народ! — Он взял со стола бумагу, на которой префект записал содержание телефонограммы, и, посмотрев на нее, повысил голос: — Что касается телефонограммы, скажите им, господин префект, что для этого надо звонить не сюда, а каждому из тех многих тысяч людей, которые пришли на площадь и поставили меня примарем… Вот что надо было сделать… Если, конечно, у них есть телефон! — добавил он. — Да и послушать, что ответил бы каждый из них.

Он хотел сказать еще что-то, но в это мгновение в высоких дверях кабинета увидел появившиеся большие вопрошающие, полные удивления глаза девушки. Они выражали беспокойство. Да, это была она. Девушка смотрела на него так же пристально, как и там, в суде: ее большие глаза, торжественные, как гимн, и грустные, как причитание, светились странным золотистым светом.