Дмитрий Бавильский - Несовременные записки. Том 3

— Ой, папа, я боюсь! — захныкал мальчик, когда они дошли до места, где тропинка прерывалась, упираясь в промоину шириной около трех ярдов. Преодолеть это препятствие можно было, пройдя по участку толстого тополиного корня, который наподобие мостика перекинулся через яму — довольно глубокую, глубиной футов в семь, да к тому же дно её было усеяно острыми камнями.

— Не бойся, малыш, — ответил отец. Подхватив сына на руки и опираясь спиной о ствол дерева, он осторожно перешел по корню на другую сторону промоины. Мальчик буквально вывернул себе шею, как зачарованный уставившись на изрезанные стены обрывистого берега реки и её бурлящие воды.

Немного спустя тропинка начала расширяться и в конце концов плавно перешла в узкую полоску песчаного пляжа на берегу. Течение здесь было не таким стремительным, как там, где они недавно побывали, а вода выглядела заманчиво прохладной.

— Пап, можно я разденусь? — спросил мальчик.

— Конечно, — ответил мужчина. — Скидывай шорты, рубашку и иди купайся.

— А ты?

— Мне здесь будет мелко. Иди один, не бойся. Глубина здесь воробью по колено, так что даже если ты захочешь утонуть, ничего у тебя из этого не выйдет.

Мальчик остался в одних трусиках. Ринувшись в прохладную речную воду, он плескался там, пока ему не надоело, после чего выбежал обратно на берег в объятия отца. Затем всё это повторилось много раз — снова и снова мальчик бросался в воду, чтобы минут через пять выскочить на берег к обогреться и обсохнуть в руках отца. Это было чудесно — как крещение в водах священного Иордана. И его влажное прохладное тело тоже стало освящённым.

А потом они устали от жары и вернулись домой, но на закате дня пришли к реке снова. На этот раз они решили не предпринимать остановку в их излюбленной гавани в обрамлении молодых сосен, а двинулись к воде самым коротким путем, который, как им казалось, должен был пролегать по другой тропинке. Поначалу она была прямой и широкой, не когда до реки оставалось всего каких-то пятьдесят футов, она вдруг резко свернула в сторону и стала узкой и извилистой — видимо, в буйных зарослях ивняка и крапивы она и не могла быть иной. Мужчина подобрал с земли палку, чтобы раздвигать ею крапивные стебли и листья, однако когда они выбралась на открытое место, оказалось, что мальчик всё же слегка изжалил себе руки и ноги. Он уже приготовился захныкать, но отец взял его на руки и, подержав несколько мгновений, сказал ему:

— Не плачь, все нормально.

— Я не буду плакать, папа. — ответил мальчик.

Они миновали крутой изгиб реки, где она почти под прямым углом сворачивала с востока на юг, и остановились перед огромным чёрным валуном. Он возвышался над рекой футов на семь, не меньше, и вдавался в неё частью своей массы подобно небольшому полуострову.

Строго говоря, валунов было два — один, что был поменьше и поближе к берегу, тесно прилегал к другому, от берега более удаленному и превосходившему своего собрата по величине. Вместе они напоминали горбы на спине верблюда. Само собой разумеется, мальчик изъявил желание оказаться верхом на верблюде сразу же, как только увидел его.

— Хочу наверх, папа! — закричал он и бросился было к камню.

— Стоп, малыш, стоп, — схватил его за руку отец. — Не торопись, а то упадёшь в воду и утонешь.

Он вспрыгнул на камень поменьше; затем, присев на корочки и протянув сыну обе руки, поднял его и поставил рядом с собой. «Стой и не шевелись», — приказал он ему. Вознесение на более высокую часть валуна было осуществлено точно таким же образом.

Отец устроился на самой вершине и взял мальчика на колени. Едва глянув вниз, тот затаил дыхание от восторга. В самом деле, это было чудесно. Они находились сейчас прямо над бурлящей темной водой — стена валуна, выходящая на стремнину, уходила под ними вниз настолько круто, что они ощущали себя повисшими в воздухе без какой бы то ни было опоры снизу.

— Папа, а почему этот камень такой большой? — спросил мальчик.

— Это осколок большой скалы. Когда-то давно он откололся от неё и упал в реку.

— А он тяжёлый?

— Очень тяжёлый.

— Но ты же сможешь его отодвинуть, да, папа?

— Нет, конечно! — рассмеялся отец и взъерошил сыну волосы. — Чтобы такой камень сдвинуть хотя бы на дюйм, нужен трактор, не меньше. Вообще-то и трактор…

— Что трактор?

— Трактор не сдвинет его просто так. Нужен трос, а где ты найдёшь трос, чтобы он не порвался от такой нагрузки?

— А кран?

— Для крана тоже нужен трос. Где ты возьмешь его?

— Жалко, что нет такого троса, — заметил мальчик после короткой паузы, — а то я бы посмотрел, что там под этим камнем. Ты знаешь, что там под ним?

— Нет.

— Пап, а ты раньше этот камень видел?

— Как же не видел, малыш. Мы здесь знаешь сколько играли, когда были маленькими.

— Как играли?

— По-всякому. В индейцев. В войну. В скалолазов. Видел там такие вот отвесные скалы? — мужчина сделал головой движение назад. — Я по ним когда-то лазил.

— С твоей мамой и твоим папой?

— Нет, конечно.

— Почему нет?

— Потому что они бы мне этого не разрешили.

— Почему?

— Потому что это опасно.

— Почему опасно?

— Потому что я мог упасть и разбиться.

— А ты боялся упасть и разбиться?

— В первый раз да. А потом это стало просто интересно.

— А ты тогда был как я?

— Нет, сынок. Я был тебя немного постарше. Мне было лет восемь. А тебе пять.

— А твоя мама и твой папа не знали об этом?

— Нет, не знали.

— А твоя мама всё ещё не знает об этом?

— Нет, не знает.

— А если я ей расскажу, она не будет ругаться?

— Да нет, наверное. Это же было так давно.

Они оба надолго замолчали. Мальчик устал сидеть в одной позе и сделал неожиданно резкое движение в руках отца.

— Ч-ч-чёрт! — воскликнул отец, с ужасом представив себе, как его чадо летит в воду, и вцепился ему в плечи. — Ты что, свалиться захотел, глупый мальчишка?

— Папа, но я же бы не свалился, — сказал мальчик. — Я смотри как крепко за тебя держусь — вот, — и он изо всех сил сжал своими ручонками руки отца.

После этого снова воцарилась долгая тишина. Утративший прежнюю свою яркость диск заходящего солнца проглядывал сквозь пелену легких облаков и могучие кроны старых тополей, что склонились над рекой и нарушали тишину тихим шелестом своей пышной листвы. Все кругом было окрашено в нежно-золотистые и тёмно-красные тона; только старая церковь на противоположном берегу, взметнув свои купола в самые небеса, казалась черной на фоне яркого вечернего перламутра — чёрной, но совсем не мрачной.

— Уже поздно, малыш, — сказал мужчина. — Пойдем-ка домой.

— Нет, — нахмурился мальчик. — Я не хочу уходить отсюда.

— Я тоже не хочу, но я уже устал здесь сидеть. Пойдем?