Камен Калчев - Генеральная проверка

Так завершилась земная жизнь священника Андрея Игнатова из села Медковец Ломской околии.

А в это время Лопушанский и Белимелский отряды под командованием Георгия Дамянова и Косты Иванова вели ожесточенные бои, переходящие в рукопашные схватки, с противником на подступах к станции Криводол. Повстанческие отряды терпели поражение и несли большие потери. В этих неравных боях было убито и ранено свыше 100 человек. Противник, используя свое значительное превосходство, стал быстро наступать на город Фердинанд. Георгий Дамянов, спрятавшись в копне сена, чудом спасся от смерти. Отряд под командованием Замфира Попова не выдержал натиска наступавших со стороны Софии правительственных войск и с боями отошел к Берковице. Таким образом, город Фердинанд — центр восстания — оказался под двойным ударом — с востока и юга. Главный военно-революционный комитет, признав положение безнадежным, решил оставить город, а повстанцам приказал направиться к болгаро-югославской границе и эмигрировать в Югославию.

День 26 сентября стал переломным моментом в ходе восстания, а 27 сентября члены Главного военно-революционного комитета были все еще в Фердинанде.

Вечером 26 сентября комитет собрался у Георгия Русинова. Это был дом, где останавливались Димитров и Коларов, прибыв в Фердинанд. Заседание было кратким. Да и собравшихся было не так много: Васил Коларов, Георгий Димитров, Гаврил Генов и Георгий Русинов. Во дворе дома два повстанца несли охрану. На улице поджидал кабриолет, запряженный двумя лошадьми. Вокруг было тихо, почти не видно людей, если не считать жившего по соседству с Русиновыми протоиерея, который подсматривал за происходившим через окно.

Издалека, со стороны Берковицы, доносились ружейные выстрелы. Штабу было известно, что этим утром сопротивление Петрохана сломлено, а значит, и падение Берковицы — вопрос нескольких часов. Обстановка в Ломе также ухудшалась необычно быстро. Видинский гарнизон продолжал посылать противнику подкрепления по Дунаю, используя австрийские пароходы и другие суда. Кавалеристы врага, увидев на судах орудия, воспрянули духом. Хорошо, что не сдались! Хорошо, что переговоры о капитуляции, которые велись командиром эскадрона с мятежниками, не завершились из-за отсутствия их предводителей…

Непрерывно ухудшалось и положение в Криводоле. По поступавшим сведениям, неприятель подтягивал новые силы и направлял их на Бойчиновцы. Снова появился самолет и сбросил листовки, в которых всем мятежникам предлагалось сложить оружие, если они хотят получить помилование и сохранить себе жизнь. Но все равно — с листовками или без них — картина была ясна: рушилась крепость повстанцев; одна за другой сдавались укрепленные позиции, кровью повстанцев обагрились пробитые пулями знамена, со всех сторон лился черный поток фашистского воинства…

— Самое важное в настоящий момент, — говорил Коларов, — это уйти с поля боя по всем правилам военного искусства, без паники, без лишней суеты. Прежде всего мы должны сохранить основное революционное ядро. Эта задача возлагается на Гаврила Генова. Мы не сомневаемся в таланте испытанного и опытного офицера!

— Спасибо, товарищ Коларов. Я уже наметил план действий. Сегодня утром говорил с Чипровцами, дал указание крепко держать в руках дорогу к границе. Наше положение осложняется тем, что капитан Монов со своими кавалеристами пытается отрезать дорогу на Чипровцы.

— Насколько я знаю, — сказал Димитров, — против капитана Монова действует отряд капитана Миладина Кунчева. По крайней мере, такие были у нас сведения до сегодняшнего утра.

— Да, Миладин Кунчев находится там где нужно. Но я опасаюсь, как бы противнику не подошло подкрепление со стороны Видина.

— Тогда нужно отправить новое пополнение Миладину Кунчеву. Дорога к границе должна быть обеспечена! — Васил Коларов посмотрел в окно.

С улицы доносился какой-то шум, бряцание оружием, громкие голоса. Русинов вышел, чтобы узнать, в чем дело, но, прежде чем он спустился по каменной лестнице, перед ним предстал с поднятыми руками протоиерей Йордан. За ним, направив ему в спину штык, стоял Митрушка с винтовкой в руке.

— Вот, пришлось арестовать, — сказал он. — Распространял листовки…

— Какие листовки?

Протоиерея ввели в комнату. Он опустил руки, расстегнул рясу и долго рылся в бездонных карманах своего подрясника. В конце концов вынул измятый листок и протянул его Димитрову.

— Откуда это у вас? — спросил Димитров, глядя на листок.

— С аэроплана.

— Еще есть?

— Нет. Все остальные унесло ветром. Этот листок я взял, чтобы почитать. Мы же должны знать все, что происходит в лагере врага.

— А что происходит в лагере врага? — спросил Коларов.

— Этого я не могу знать, господин Коларов, — ободренно сказал поп, выпрямляясь. — Но я слышу орудия, которые гремят в стороне Берковицы и Криводола. Я, как священник, должен предупредить прихожан о приближающейся опасности. Я несу им мир, а не войну. Вы, наверное, читали историю французской революции и знаете, что было после нее. Я не хочу, чтобы это повторилось у нас! О том же я скажу и этим, с пулеметами и пушками. А могу ли я сейчас пойти в церковь и отслужить вечерню?

— Рано еще для вечерни, батюшка, — сказал Гаврил, — возвращайся к себе домой, и больше чтобы мы тебя не видели рыскающим по улицам. Прикажу часовым стрелять без предупреждения. Ты духовное лицо и должен понимать, когда тебе говорят.

— Зовут меня… то на похороны, то на крестины… Как отказать?

— В другой раз похоронишь! Сейчас иди и не отнимай у нас время!

— Да, ты прав, господин Генов, сейчас вы спешите. Да и пушки уже слышны совсем близко. А ты, Митрушка, убери винтовку, а то она может и сама выстрелить. Не слишком усердствуй. Я тебя крестил. Ты и тогда бунтовал, в купели, когда я тебя в святую воду окунул. Убери штык, потому что тот, кто вынимает меч, от меча и сам погибает. Ну, спасибо за добро! Я пойду с миром!

— С миром, отче, — подхватил его слова Димитров, — с миром! И помогай униженным и оскорбленным! Ясно?