Камен Калчев - Генеральная проверка

— Известно.

— А знаете ли вы, что проведена мобилизация рабочих государственной типографии и некоторых других государственных учреждений?

— Да, майор.

— …И что Слатинский редут усилен тяжелыми орудиями? Что ведется укрепление высот вокруг сахарного завода? Что Брезникский кавалерийский полк переброшен в Перник для устрашения перникских шахтеров и для того, чтобы быть поближе к Софии? Знаете ли вы обо всем этом?

— Да, мы знаем и об этом, майор. Софийским военно-революционным комитетом разрабатывается специальный план, в котором предусмотрен захват таких важных объектов, как сахарный завод, инженерные мастерские, арсенал, Слатинский редут, промышленный квартал.

— Очень хорошо, товарищ Димитров. Софию нужно подготовить к фланговому удару повстанческих войск, которые подойдут от Врацы. Все это так. Но в достаточно ли надежных руках находится руководство в Софии с военной точки зрения? Какова квалификация специалистов? Есть ли у них опыт?

— Да, майор, — улыбнулся Димитров. — Вы постарайтесь в срок разработать ваш план, а о Софии не беспокойтесь!

— Хочу быть спокоен, товарищ Димитров, потому и задал эти вопросы. Простите!

Они некоторое время молчали. Затем майор спросил:

— Вы получили пропуска министерства благоустройства?

— Да, получили.

— Завтра я буду ждать вас перед родильным домом. Машина — защитного цвета, военная. Все правильно?

— Да, майор.

Майор посмотрел на свои часы. Время их встречи истекло, но ему не хотелось покидать квартиру. Вопреки принципам конспирации он хотел еще немного побыть здесь и поговорить.

— Генерал Русев, — сказал он, — больше не выступает с речами.

— Вот как?

— Рассказывают, что он ходит по кабинету из угла в угол, как зверь в клетке, и все повторяет: «Скоро покатятся головы! Чем больше мы снесем голов, тем лучше для матери Болгарии!» А его величество однажды сказал генералу: «Мне нужны подданные, а не трупы».

— Видите, какой человеколюбивый у нас царь, майор!

— Вот именно! Позавчера на скорую руку провели новый закон. По предложению генерала пожизненное тюремное заключение заменяется казнью…

— Гуманно! Очень гуманно, майор!

— Именно так мотивировал свое предложение и генерал: жестокость, по его словам, и есть подлинное милосердие. При этом он добавил, что подавлением восстания займутся военное министерство, министерства внутренних дел и правосудия. Тогда министр железных дорог обиделся: «Как же, господа, ведь железные дороги — это кровеносные артерии царства. По ним ведется переброска войск, а потому ими никак нельзя пренебрегать…»

— И что же?

— Его тоже включили в число тех, кто отвечает за подавление восстания.

Несколько увлекшись собственным красноречием, майор сообщил Димитрову еще множество важных и не столь важных сведений и наконец собрался уходить. Димитров посмотрел на часы, потом несколько встревоженно глянул в окно на улицу:

— А как же насчет комендантского часа, майор?

— Не беспокойтесь, у меня есть пропуск, — улыбнулся майор и, пожимая руку Димитрову, добавил: — Я, дорогой мой друг, стреляный воробей!

В этот вечер обстановка на конспиративной квартире была исключительно напряженной. К десяти часам пришел Панов с «врачом-акушером», у которого тоже имелся пропуск. На самом деле это был не врач, а известный парикмахер Лука из клуба имени Кирилла и Мефодия. Димитров знал Луку с тех времен, когда работал делопроизводителем в Общем рабочем синдикальном союзе и занимался пропагандой марксизма среди рабочих.

В руках Лука держал кожаный саквояж, где вместе с акушерскими инструментами лежали две бритвы, точильный ремень и машинка для стрижки волос. Лука сразу же принялся за дело — прицепил ремень к крюку в стене и начал точить бритву. Димитров смотрел на него удивленно и немного недовольно, потому что ему предстояло сбрить бороду.

— Таковы законы революции, товарищ Димитров, — с улыбкой успокаивал его Лука. — Раз нужно — станем бриться, ничего не поделаешь. Мы всегда на своем посту, всегда готовы!

Димитров погладил свою черную бороду, улыбнулся.

— Вот сейчас и приступим, — продолжал Лука, правя бритву на ремне. — Сначала сострижем ее машинкой, а потом уж сбреем подчистую!..

— Борода у меня вроде талисмана.

— И мне ее жаль, товарищ Димитров, да никуда не денешься…

— Эх, Лука, плохой ты друг! Ну уж ладно, брей! Не будем нарушать законы революции ради моей бороды!

Пока Лука брил черную бороду Димитрова, обмениваясь с ним шутками, в соседней комнате Панов и Коларов приводили в порядок документы, нужные им на следующий день для поездки в Выршец. Все печати и подписи были в порядке — комар носу не подточит. Согласно документам они ехали для приема нового здания минеральных бань на этом курорте — Димитров под видом предпринимателя, а Коларов под видом инженера-строителя. Дорога в Выршец шла через Петроханский перевал, охранявшийся войсками, и для проезда необходимо было иметь соответствующие пропуска.

Наконец все «процедуры» были позади. Ушли Панов и майор, покинул квартиру и «акушер» со своим кожаным саквояжем. Наступила полночь. Стихли шум и гомон. Были слышны лишь удары настенных часов. Необычная тишина царила и в квартире инженера-строителя Манола Сакеларова в доме номер 94 по улице Царя Бориса.

Это был низкий одноэтажный дом, фасадом выходивший прямо на улицу, с подъездом, к которому вели несколько каменных ступеней. На окнах висели тяжелые, всегда задернутые портьеры. Уличный шум легко проникал в комнаты этого дома, но сейчас, во время комендантского часа, в них стояла тишина. Тишина заставляла присутствующих говорить шепотом, то и дело оглядываться на окна, когда на улице слышались шаги. Впрочем, все уже было сказано, вещи были собраны и уложены. Здесь было все, что нужно предпринимателю и его инженеру-строителю. Им не оставалось ничего иного, как лечь спать, что они и сделали. Но сон не приходил. Обоим казалось, что все еще что-то забыли сделать. Постоянно в сознании всплывали недосказанные слова, отдельные фразы, реплики, произносившиеся на последнем заседании. Перед глазами каждого стояла фигура Луканова, и никто не знал, как до конца объяснить себе его упрямую защиту собственной позиции, хотя можно было привести тысячу аргументов и объяснений поведения их старого товарища и друга. Им становилось жаль его, хотелось понять и оправдать, но примириться с его упрямством они не могли. Кроме того, они опасались, как бы он не попытался еще раз отменить восстание, как он сделал это 19 сентября. Коларов даже спросил неуверенно, как бы задавая вопрос самому себе:

— Как ты думаешь, Георгий, не ошиблись ли мы, оставив его в составе центрального руководства?