Камен Калчев - Генеральная проверка

— Товарищи, — начал он, — учитывая, что из-за комендантского часа у нас мало времени, прошу выступать как можно короче и только по существу. Первый и единственный пункт нашей повестки дня — окончательное определение даты начала восстания. Альтернативы — быть или не быть восстанию — для нас не существует, этот вопрос принципиально уже решен.. Мы его многократно обсуждали, и я не стану останавливаться на нем еще раз. Сейчас перед нами стоит главная задача — определить дату начала восстания, определить день и час. От имени выбранной вами четверки — Тодора Луканова, Васила Коларова, Георгия Димитрова и Тодора Петрова — хочу доложить вам наше предложение относительно начала восстания…

— Минуточку, товарищи, — перебил его Тодор Луканов, — позвольте сделать одно уточнение…

Коларов вопросительно взглянул на него, хотя уже знал, в чем заключается это «уточнение».

— Прошу вас, — сказал он.

— Я подчинился воле большинства, — сказал Луканов, — и хочу, чтобы все знали мою точку зрения. Я еще не уверен в правильности принятого вами решения. Для меня это — прыжок в неизвестность. У меня нет доказательств тому, что массы готовы к восстанию, следовательно, я не могу согласиться с вашим решением. Прошу понять меня правильно — я не против восстания вообще. Но речь идет о том, можем ли мы сейчас дать сигнал к началу восстания?

— Ты уже попытался предотвратить его, Тодор, — язвительно прервал его Коларов. — Пусть товарищ Иван Генчев подтвердит это! Правда ли, что Луканов поручил вам разослать указание не начинать восстание? Правда это или нет?

— Да, — послышался голос из задних рядов, — товарищ Луканов дал мне приказ отправить второго курьера с таким указанием, как только узнал о посылке условного сигнала о начале восстания.

— Это безобразие! — послышались голоса.

— Факт действительно безобразный, товарищи, — продолжал Коларов. — Секретарь по организационным вопросам единолично отменяет решение четверки, уполномоченной Центральным Комитетом. Что это означает, товарищ Луканов?

— Я действовал, повинуясь велению совести…

— Совести? А мы как действовали? — спросил Димитров.

— Мы действовали по велению не только совести, — продолжал Коларов, — но и долга, руководствуясь высшими партийными соображениями. Мы не допустим возрождения оппортунистической позиции, занятой девятого июня! Фашистская клика пытается поразить нас в самое сердце, а мы все еще колеблемся, все еще ищем доводы, чтобы отложить восстание.

— Откладывать восстание больше нельзя, — сказал кто-то из присутствующих. — Особенно после двенадцатого сентября!

— На карту поставлено само существование авангарда пролетарской революции в Болгарии! И если мы отступим на этот раз, они сломают нам хребет, раздавят нас, уничтожат! В глазах масс мы погибнем как революционная партия раз и навсегда.

Посматривая время от времени на часы, он продолжал говорить, приводя все те же аргументы, которые уже не раз излагал на встречах и заседаниях, в личных и общих беседах, в статьях и речах, в докладах и воззваниях, начиная с 9 июня и до этого дня.

— Для партии лучше потерпеть поражение в смелой борьбе, чем капитулировать и позорно сдаться на милость фашистских бандитов. А жертвы во втором случае будут не меньшими, чем в первом… Вслед за отдельными восстаниями, вспыхнувшими уже в различных районах страны, сегодня началось восстание в Стара-Загоре и во всем Старозагорском округе. Если ЦК не поторопится и не даст сигнал к общему восстанию, если он не подтвердит уже посланный сигнал, он тем самым поможет фашистам разгромить восстание.

Коларов говорил еще минут десять, говорил взволнованно и энергично. Он знал, что наступил момент решительно покончить с колебаниями, которые еще не были преодолены некоторыми из присутствующих. Перед атакой к наступающим нужно обращаться с сильными, точными, ясными и воспламеняющими словами. В свое время, когда он еще учился в школе офицеров запаса в Княжево, им объясняли эту простую, но весьма эффективную тактику. Эта тактика, оказывалась не менее эффективной в иных битвах, в которых ему приходилось участвовать позже, в гражданской жизни. И он никогда не упускал возможности пользоваться ее взрывной силой. И действительно, все — и убежденные, и неубежденные — слушали его затаив дыхание. Закончив свое выступление гневными словами против захвативших власть генералов и профессоров, он сел и старательно начал вытирать пот с лица — возможно, из-за полноты и темперамента у него всегда в таких случаях струился по лицу жгучий пот, и он долго вытирал лицо платком, пока не успокаивался.

После него слово сразу же взял Луканов. Он сильно волновался. Ему не хотелось предстать перед товарищами в роли капитулянта, позорнее которой для революционера ничего быть не может. Поэтому он начал выступление словами, что он вообще не против восстания. Как любой коммунист и революционер, он отлично знает, что конечной целью борьбы является, торжество пролетарской революции. Следовательно, он — за революцию, за восстание! Пусть только все правильно поймут это! Пусть услышат его! Он за восстание, но когда его следует начать? Вот в чем вопрос!

— Сейчас, — говорил он, — мы к восстанию не готовы. События двенадцатого сентября были подлой провокацией со стороны врага. Должны ли мы поддаваться на нее? Правительство хотело доказать, что коммунистическая партия готовит восстание. Оно ищет повода для того, чтобы разгромить ее. Провокация двенадцатого сентября не удалась. Правительство лишь скомпрометировало себя поспешными действиями, сбросило маску, а сейчас бьет отбой. Почему оно идет на это?.. Потому что предстоят выборы в парламент. Их нельзя откладывать до бесконечности. Самое позднее в октябре правительству придется их провести. Оно должно выступить на выборах со списком своих кандидатов. Мы тоже выдвинем своих кандидатов! И посмотрим — кто кого. Сохранив свои кадры, мы нанесем путчистам сокрушительный удар. Мы привлечем на свою сторону народ, получим огромное большинство в парламенте. Вот та задача, которая стоит перед нами! Если же мы поднимем сейчас восстание, оно будет разгромлено, а партия уничтожена! — Он помолчал, а затем добавил: — В конце концов, я подчиняюсь тому, что скажет большинство. Я подчиняюсь! — повторил он, кивнул головой в знак того, что кончил говорить, и сел на свое место.

Долгое время все молчали. Присутствующих смутили искренность и твердость позиции секретаря по организационным вопросам. Они не понимали причин, которые заставили его занять эту позицию. Не могла же она быть продиктована одним только страхом и колебаниями. По-видимому, он не сомневался в правильности защищаемой им стратегии и тактики борьбы, и эта убежденность явилась результатом многолетнего изучения революционной теории, положения которой сейчас пришли в столкновение с практикой, с реальными фактами. Казалось, Луканов сейчас, как это часто бывало, в привычной для себя крикливой форме скажет: «Тем хуже для фактов!» А так как подобные настроения не были чужды и еще кое-кому из присутствующих, Димитров поспешил взять слово. Обращаясь к Луканову, он громко и резко сказал: