Камен Калчев - Двое в новом городе

Мы сидели с Виолетой долго, до тех пор, пока тень ивы не переместилась и мы не оказались на солнцепеке. Пора было идти. Я расплатился, и мы поднялись из-за стола. За весь путь до города Виолета не проронила ни слова. А там вдруг расплакалась и заявила, что не хочет возвращаться. Я попробовал было ее успокоить, но она еще сильнее разрыдалась, посреди дороги повернула в обратную сторону. Я собирался ее догнать, но она махнула рукой, чтобы не шел за ней.

Домой я вернулся вконец расстроенный. Перевалило уже далеко за полдень, но приближения сумерек еще не ощущалось. Ни Лачки, ни жены его не было видно. Я быстро пересек двор и заперся в своей комнате. Плюхнулся на кровать, однако долго не мог сомкнуть глаз. Чувствовал себя совершенно разбитым.

Перебирал мысленно все, что произошло в этот день, начиная с утра, когда я обильно нагуталинил свои штиблеты, и кончая невероятной историей, услышанной на кладбище. Казалось, я уже испытывал удары рока, тяготевшего надо мной! Нет сомнения, я обречен служить Виолете. А спрашивается почему? Я не мог найти этому объяснения. Скованы мы с ней одной цепью. Но почему? За что? Незаметно подкрался сон, и я беспробудно проспал до середины ночи. Когда проснулся, луна заглядывала в окно. Спросонья даже испугался: почудилось, что это не луна, а лицо Виолеты. Прикрыл глаза простыней, но свет проникал и сквозь нее. Ясно представлялся круглый лик луны, которая словно бы хотела вкатиться через окно прямо в комнату. Отшвырнув простыню, я вскочил на ноги, чтобы отогнать наваждение. Подошел было к окну, да услышал, как за ним кто-то шумно вздыхает. Ясное дело, опять Лачку выгнала на балкон его постоянная бессонница. Не дай бог, чтобы он меня заметил! Я вернулся в постель. Снова луна уставилась на меня, точно живая.

В тишине явственно слышался далекий гул завода. Между прочим, здесь я его впервые различил. Обычно он не достигает нашего квартала. Наверное, погода испортится, будет дождь… Я начал думать о людях, которые заняты сейчас в ночной смене, — хотел таким образом разогнать дурные мысли. Гул не затихал. А потом я различил и шум реки, которая находится прямо в противоположной стороне. Явно будет дождь. Вот и хорошо. Пускай пойдет… Чем это хорошо, я не успел додумать — раздался голос Лачки. Наверное, кошка полезла куда не следует и он шуганул ее. Впрочем, нет, меня зовет.

— Товарищ Масларский!.. Масларский!..

Я подошел к окну, выглянул наружу. Во дворе, освещенная луной, стояла Виолета и разговаривала с Лачкой. Он был на балконе, а она внизу, у дубовой калитки. Судя по всему, колебалась — проходить дальше или не проходить.

— Милости просим, товарищ Калапчиева, заходи! — говорил ей Лачка. — Я его вызову… Все мы люди…

— Я не Калапчиева, а Вакафчиева, — ответила Виолета.

— Извиняюсь.

Я быстро натянул брюки и вышел. Она все так же стояла у калитки. Я махнул ей рукой — она прошла через двор, медленно поднялась по лестнице. Лачка молчал, не спуская с нас глаз. Виолета вошла в комнату, попросила не зажигать свет. Я подчинился. Мы сидели и смотрели друг на друга. Потом она положила голову мне на грудь, сказала:

— Сегодняшний разговор пусть останется тайной. Прости!

Дрожащей рукой я погладил ее по волосам.

— Неужели ты в этом сомневаешься, Виолета?

— Прошу тебя.

— Будь спокойна, Виолета.

— Прошу тебя…

Она выпрямилась, направилась к двери.

— Это — единственное, о чем я тебя прошу, — сказала она, взявшись за дверную ручку.

— Будь спокойна.

— Всего хорошего.

— Спокойной ночи.

Вот ее каблучки простучали по лестнице. Вот она пожелала спокойной ночи Лачке. Отворила калитку. Прикрыла ее. И вот уже шаги ее заглохли в глубине залитой лунным светом улицы.

Как я и предполагал, она снова ворвалась в мою жизнь. Я не любил ее. Впрочем, может быть, так мне только казалось. Наверное, и она испытывала подобные чувства ко мне. Мы стремились друг к другу, словно не могли жить один без другого. Я досадовал на свою мягкотелость, бунтовал в душе против каждой уступки и тем не менее делал их. А она, видно, считала, что я должен ей служить, будто и не было вовсе тех десяти лет.

Часто теперь, вернувшись вечером с работы, я от усталости камнем валился на кровать, но в тот же миг надвигалось столько всяких мыслей, что мне не скоро удавалось заснуть. Я привык к ночным шумам — слышал, как пробегает через двор кошка, как она карабкается на виноградную шпалеру. Знал, когда гаснут окна в соседнем доме, где жили два инженера с нашего комбината. Знал, когда луна заглянет в мое окно, когда засвистит маневровый паровоз, формирующий составы на станции. Все это мне теперь стало досконально известно. Я чувствовал даже присутствие Лачки на балконе, улавливал, какие мерзкие мыслишки шевелятся в его заплывшем жиром мозгу.

Я оказался в таком же состоянии, что и он, — ложился и не мог заснуть. Сначала я скрывал это от Лачки. Не хотел, чтоб он понял, что и меня мучает бессонница. Но он это почуял и как-то ночью окликнул меня:

— Масларский, иди выпьем по чашечке кофе. Все равно не заснуть, хоть поболтаем о том о сем.

Я не отрывался.

Он подождал немного, потом снова за свое:

— Гиблое дело, если вовремя не принять против бессонницы меры. Меня она скрутила после Девятого сентября. Вернее, с того времени, как у меня в селе отобрали хозяйство.

— Это меня не интересует! — крикнул я. — Не мешай спать.

— Извиняюсь, — сказал Лачка, — я думал, ты не спишь.

Он захлопнул балконную дверь. В ярости я принялся расхаживать по комнате: подловил-таки, подлец! Босые ноги мои шлепали по полу, и это, конечно, слышно было на кухне. Лачка вдруг застучал в стену:

— Пожалуйста, потише! Люди спят.

Это меня взбесило. Я схватил стул и запустил им в стену. Хорошо, что он железный, складной — не развалился на части. Только штукатурка посыпалась. Лачка на это не отреагировал. Я услышал, как он вышел на балкон. А поскольку мое окно было рядом с балконом, я еще явственней ощутил присутствие Лачки. Даже его дыхание. И это сводило меня с ума. А он стоял на балконе и шумно вздыхал.

Несколько ночей подряд он пытался меня убедить, что я должен выпить с ним кофе, чтобы успокоиться. И я сдался. Открыл дверь и отправился к нему. Часа два проторчали мы на балконе, занятые глупейшей болтовней. Он все разглагольствовал, что кофе благотворно действует на нервы и что ни черта не смыслят те доктора, которые доказывают, будто кофе расстраивает нервную систему. Я возражал ему. Но он был в этом вопросе более осведомлен и одерживал верх. В конце концов я перестал спорить с ним на медицинские темы.

Оказалось, однако, что и во многих других вопросах он разбирается получше меня. А в вопросах супружества просто собаку съел. Лачка утверждал, что брак порабощает мужчину. Я спросил, почему он так считает, а он ответил, что это доказано жизнью.