Камен Калчев - Двое в новом городе

— Оглянись вокруг, — говорил он, — все мы рабы.

— Не понимаю.

— А чего тут не понимать? Все ясно. Почему, например, я ночью глаз не могу сомкнуть, а жена знай себе спит? Почему?

— Нервы у нее такие.

— Почему же у меня нервы другие?

— Это зависит от характера.

— Нет. Все дело в том, что я раб. Вот поэтому я не сплю, а она спит.

— Почему же я не сплю? — подкинул я ему ехидный вопрос. — Вот ведь не женат, не раб, как ты говоришь, а тоже не могу уснуть.

— Ну, — усмехнулся он, — тут мы влезем в запретную зону.

Он помолчал, слегка отодвинулся от меня — видно, вспомнил ту нашу стычку с ним, — проговорил чуть смелее:

— Брак — рабство, братец ты мой!

— Ладно, слышал уже… Я-то почему не сплю?

Он пожал плечами и не ответил. Ясное дело, не потому, что не знал, как ответить, а просто из боязни. Даже завидно стало прямолинейности его ума: для него не существовало сомнений, на все была твердая точка зрения.

На следующую ночь я снова отправился к нему на балкон. Снова пили кофе. И опять я попросил объяснить причину моей бессонницы, раз уж он так здорово разбирается в медицине. Он покосился на мои руки и усмехнулся:

— Не буду отвечать.

— Что так?

— Не умеешь ты себя сдерживать.

— Обещаю, буду сдержан.

— А где гарантия? — засмеялся он.

— Поверь, пальцем не трону.

— И все-таки боязно. Очень уж тяжела у тебя рука.

Это меня рассмешило. Вместе со мной начал смеяться и Лачка. Мы так и покатывались. Луна смотрела на нас и тоже, казалось, принимала участие в нашем веселье.

— Не скажу, если не пообещаешь…

— Обещаю!

— Ну, ладно.

Он помолчал, снова покосился на мои кулаки, отошел на всякий случай к перилам. Я старался не смотреть в его сторону, потому что каждый мой взгляд мог повергнуть Лачку в ужас и заставить отказаться от намерения говорить.

— Послушай, — наконец начал он, — вот тебе мой совет: не женись на ней… Не пара она тебе!

— На ком?

— Да не прикидывайся ты! Сам ведь отлично понимаешь.

Он опять покосился мне на руки.

— Она беременная. Зачем тебе чузой ребенок?

Меня бросило в жар. Это его «чузой» гвоздем воткнулось в мозг. Почему вдруг не «чужой», а «чузой»? Захотелось схватить его за глотку, швырнуть с балкона. Да, у него было основание бояться меня, требовать гарантий.

— Пожалуйста, не трогай меня, — произнес он испуганно. — Я ни в чем не виноват. Говорю одну только правду.

— Валяй дальше, — ответил я. — С чего ты взял, что она беременная?

— Ходят такие разговоры.

— Кто говорит?

— Гюзелев.

— Что за Гюзелев?

— Э-э, приятель, очень уж ты забывчив! Ну, Гюзелев, комендант общежития. Бывший. Сейчас он контролером на стадионе. Билеты отрывает.

— Ну, дальше?.. Да говори же ты!

— На пятом месяце.

— Еще кто-нибудь знает?

— Только я и Гюзелев.

— Еще кто?

— Не могу сказать, не знаю. — Он скрестил руки на груди и с опаской посмотрел на меня.

Мы долго молчали.

— И акушарка, — снова подал он голос, — знает.

— Акушерка, а не акушарка.

Он согласился. Добавил, что акушерка заводской больницы — родственница жены Гюзелева. А Гюзелев заходит к ним выпить.

— Ясно, — сказал я.

Кошка пробежала через двор. Слышно было, как она вскочила на шпалеру, оттуда перебралась на чердак. Лачка взглянул на часы.

— Двенадцать… Отправилась за мышами охотиться. Когда-то они у нас водились, а сейчас их нет. Народная власть всех истребила. Факт.

— Чепуху несешь.

— О власти?

— Нет, я о другом.

— Да-да, — заерзал он, — слушай, пойдем спать?

— Не спится.

— Гюзелев советовал мне травку одну попробовать.

— Другие знают? — закричал я. — Знают или нет?

— О чем, о травке?

— Да нет же!.. О том! О том!

— А, насчет Вакафчиевой? Вот чертово дело. Жена моя вроде что-то слыхала, да ведь из нее слова не вытянешь — дрыхнет целыми днями. Она — могила.

Я долго смотрел на него. Смотрел и не видел: все расплывалось перед глазами. Потом пожелал спокойной ночи, ушел к себе. Но ни ему, ни мне не было покоя в ту ночь. И в следующие — тоже. Они мучили, давили нас своей чернотой. Я все допытывался у него, пошла ли уже сплетня гулять по городу или пока обитает только в нашем квартале. Я ведь знал, как чувствительна Виолета и что может произойти, если до нее дойдет, что обыватели перемывают ей косточки. Нет, надо решительно опровергнуть это как клевету. Для пущего страха я упомянул даже Векилова.

— Ха, — сказал Лачка, — так и Векилов знает. Даже раньше, чем другие!

— Как так?

— Народная милиция все знает. Это уж яснее ясного.

— Ты уверен?

— Совершенно. Он говорил с Гюзелевым. И Гюзелев рассказал ему все, что сам слышал от акушарки.

— Акушерки.

— Да, акушерки.

Снова помолчали. Оказывается, весь мир уже знает, а мы-то с Виолетой воображали, что тайна останется между нами. И что самое подлое — все прикидываются, будто их это не касается, будто и не слышали ничего. А сами исподтишка наблюдают за нами, так и ждут, что же произойдет. В самом деле, а что же произойдет? Может, ее выселят?

Чем больше думаю, тем яснее становятся мне некоторые поступки окружающих. Теперь понятно, почему Драго и жена его Злата уже не приглашают меня на утку, Почему Векилов подозрительно косится, а Гюзелев даже не здоровается, словно не он, а я сидел под арестом за сводничество и всякие прочие темные делишки. Уж не думают ли они, что я и есть отец этого ребенка, который существует уже пять месяцев?

Лачка становится все более откровенным. Он напрямик советует мне на некоторое время исчезнуть с автобазы. Предлагает помочь устроиться на «Вулкан», там вроде бы требуется шофер. Я возражаю, но он все твердит, что положение осложнится и мне бы надо держаться подальше от всей этой заварухи. Я говорю, что никакого отношения к заварухе не имею и вообще какие там еще могут быть осложнения. В конце концов на свете миллионы беременных женщин. Ничего особенного, если и в нашем городе родится один незаконный ребенок. Что из того? Социализм пострадает?

— Да, но законы? Законы!

— Какие законы?

— Республики.

Доказываю, что республика как раз и возьмет ребенка под свою защиту. Он ведь еще не родился, и нельзя допустить, чтобы над ним уже с этих пор нависли тучи. Республика не даст его в обиду. Она за детей.

— Лучше держись в сторонке! — советует он. — Ведь ты и в самом деле не имеешь к этому никакого отношения.

— К чему «этому»?

— Ну, к этой беременности.

— Не понимаю. Что, и меня обвиняют?

— Нет. Отец-то известен.

— Так что же?

— Да ведь говорю: чтобы тебя не захомутали. Бабы окрутят кого угодно, чтобы самим выпутаться. Дураков ищут. А мы, мужики, — чистые дураки. Это же факт. Когда я на своей женился, в положении была. От меня, разумеется.