Камен Калчев - Двое в новом городе

Когда я вернулся в комнату, коллеги мои уже ушли. Небось уплетают говяжью похлебку внизу, в столовой, готовятся в путь-дорогу. Надо их догонять. Швырнув на кровать полотенце, я натягиваю рубаху на широкие плечи, а сам тем временем прислушиваюсь к песне, которая гремит в репродукторах, — «Говорила Димитре мама…»

Настроение у меня бодрое. Распахиваю окно — даю дорогу песне. Пытаюсь даже подпевать. Воздух свеж. Под легким ветерком трепещут на березах листья. Похоже, и нынче ожидается «переменная облачность, временами дождь». Но это к нашему городу не относится. Сегодня мне предстоит несколько рейсов на «Вулкан», если, конечно, не изменили график.

Мама продолжает наставлять свою Димитру. Ей вторят два кавала и гайда [2] Кавал, гайда — болгарские народные инструменты. . Но я не унываю. В такое утро ничто не заставит меня грустить. Весело поглядываю в окно. Мама наконец все высказала Димитре. Забил барабан, завопил кларнет, вслед им зачастили годулки. Я поначалу даже вздрогнул, но потом попривык. Концерт продолжается — на радиостудии завели рученицу.

Вот я и готов. Надеваю на руку часы и собираюсь выходить из комнаты. Тут неожиданно влетает малый из кислородного. Испуганный, бледный, шумно переводит дыхание.

— Что-нибудь случилось?

Парень перегораживает мне дорогу, подозрительно смотрит. Я не придаю этому значения — привык к подозрительным взглядам.

Парень кидается к моей кровати, переворачивает подушку. Потом стягивает одеяло, откидывает тюфяк. Я удивленно гляжу на него:

— В чем дело?

Он продолжает ворошить мою постель. Опять вплотную подходит ко мне:

— Отдай мой бумажник! В нем десять левов и заявление. Меня зовут Масларский.

— Очень приятно. Я тоже Масларский.

— Меня это не интересует. Отдай бумажник. Не то позову коменданта. Моя фамилия Масларский.

— Прекрасно. Я понял. У меня та же фамилия — Масларский.

— В милиции этот номер не пройдет. Отдай бумажник. В нем заявление.

— А еще что?

— Это мое дело.

Мне стало неловко. Никогда еще меня не обвиняли в воровстве. В самом деле, как убедить малого, что я не брал его бумажник? Я не сдержал улыбки, и это явно усилило подозрения парня. Подперев спиной дверь, он заявил, что никуда меня не выпустит, пока не получит назад бумажник, в котором лежали десять левов, заявление, карточка и паспорт на имя Масларского. Для доказательства вытаскиваю свой потрепанный бумажник, в котором только пять левов, расческа и паспорт на имя Масларского. Парень смотрит во все глаза.

— У меня было десять левов!

— А расческа?

— Я ее ношу в заднем кармане брюк.

— Сожалею, товарищ, но ничем не могу тебе помочь.

— Мне нужен бумажник!

— Э, я бы тоже не отказался, да кто ж мне его даст! — С этими словами я отстранил парня, чтобы пройти. Но он завопил:

— Нет, ты отсюда не выйдешь! Я позову милицию!..

— Идем-ка лучше завтракать, а то не достанется похлебки, — говорю я ему. — Хватит орать!

— Мне нужен бумажник.

В этот момент в коридоре послышались шаги. Дверь отворилась, и на пороге появился комендант. Услышал нашу перепалку и решил выяснить, в чем дело. Вид у него важный--дальше некуда. Само воплощение строгости.

— Так, — говорит он, пройдя на середину комнаты, что здесь происходит?

Я молчу. Парень начал жаловаться. Чудно даже, откуда он таких слов понабрал. Комендант выслушал в строгом молчании, потом сказал:

— Опиши в точности предметы в твоем бумажнике… Десять левов, говоришь? Одна бумажка или несколько?.. Две пятерки, хорошо. И заявление. Кому?.. В комбинат, чтобы перевели на автобазу. Понятно. Что еще?.. Паспорт. Ясно. Значит, твоя фамилия Масларский и его — тоже. Совпадение. Только он Марин, а ты Евгений. Хорошо. Еще что?..

— Я узнаю свой бумажник! — кричит парень. — Это он его взял… Больше некому…

— Так. — Карлик подошел к окну, словно бы приглашая нас полюбоваться его фигурой. Затем резко обернулся и возвестил с ухмылкой: — Прошу!

Он вынул из кармана новенький коричневый бумажник и ткнул им в нос растерявшемуся парню. Тот было потянулся взять находку, но комендант проворно спрятал бумажник в карман.

— Чья там карточка? — спросил он, испытующе глядя на парня.

Тот поморщился:

— Так, одной девушки.

— Как зовут девушку?

— Виолета.

Я вздрогнул, но вовремя сообразил, что речь идет о другой Виолете — дочке уборщицы, и успокоился. Комендант продолжал следствие:

— А другая карточка?

— Другой нет, — возразил парень.

— Так-таки и нет?.. Во внутреннем кармашке, пополам согнута. Без надписи, только вопросительный знак…

— А, эта, — спохватился парень, — ничего особенного… Одна там, из самодеятельности… Дело давнее, вылетело из памяти…

— Врешь небось, скотина! — Карлик подмигнул мне. — А третья?

— Какая третья?

— Цветная. С надписью на обороте.

Парень покраснел, его угреватое лицо так и запылало. Впрочем, он тут же овладел собой, даже побледнел.

— Из бухгалтерии… Глупая затея… Я про нее и забыл.

— Первомайский привет и поцелуи. Ну что ж, ладно. Поживем — увидим!

Комендант достал бумажник, повертел им у парня перед носом и, ухмыляясь, объявил, что нашел его в уборной, на ведре из под извести. Ведро это накрыто доской, вот на ней и лежал бумажник. Услышав про известь, я хотел было поставить вопрос о гигиене, но тут же решил, что ни к чему сейчас выставлять коменданта в невыгодном свете. Лучше промолчать. Тем более что парень принялся его благодарить.

Кончив объясняться с парнем, комендант повернулся ко мне и сказал, что меня вызывают в завком, им надо кое-что выяснить. Поначалу я не понял, о чем идет речь, но потом, когда дошло, не на шутку разволновался. Верно сказано, что в доме повешенного не следует упоминать о веревке. Так вот и со мной. «Надо кое-что выяснить» — это для меня вроде веревки, которая уже не раз норовила захлестнуть мою шею. Впрочем, я постарался не выдать своих чувств и спокойно ответил:

— Отчего ж не пойти, обязательно схожу. Только ведь время сейчас рабочее.

— Все равно, — сказал комендант, — надо пойти!

В столовке наверняка уже все съедено. Рассеянно спускаюсь по лестнице, ни на кого не обращая внимания. Из подвала разит кислятиной. В кухонном окошке показался повар. Он что-то кричит мне, но я не слышу. Может, хочет предупредить, что похлебка кончилась.

Отчего и у меня нет какой-нибудь Виолеты, которую я мог бы носить у сердца? Ни розовой расчесочки, ни зеркальца, хоть и надколотого… Ну что из того, что его исключили из комсомола?.. Снова подаст заявление…

Перво-наперво я отправился на автобазу — сделать отметку в путевом листе и сказать, что иду в завком. Объяснил, что это, мол, в связи с назначением, чтоб не смотрели на меня с подозрением. Да, поневоле и я становлюсь подозрительным. Предпочитаю двигаться по жизни незаметно, слава мне ни к чему. Не знаю, как себя чувствуют знаменитые люди, но думаю, что счастья это им не прибавляет. Я уже прославился однажды, в 1951 году. Наверное, стоит описать в общих чертах, как начиналась эта моя слава. Похоже, еще не все улеглось в душах людей. Но что поделаешь? Скромняги всегда становятся центром внимания.