Алла Калинина - По образу и подобию

Однажды, когда я тащусь за Людой следом, она замечает меня, оборачивается и ждет, пока я ее догоню. С тех пор из школы мы ходим вместе. Никто не удивляется, все знают, что у нас любовь. На улице уже совсем тепло, мы ходим без пальто. Я страстно мечтаю, что когда-нибудь она замерзнет, и я накину ей на плечи свой пиджак. Я знаю все Людины тайны. Она давно осталась без отца. А теперь ее мама вышла замуж. Ее новый отец председатель райисполкома. Он вдовец, и у него есть взрослый сын Кирилл. А месяц назад родился еще один ребенок, мальчик Максик, Люде очень нравится возиться с ним. С новым отцом она в хороших отношениях и зовет его «папа». Все это кажется мне удивительным. Я даже и помыслить не могу, чтобы моя мама привела к нам в дом чужого человека, пусть бы он даже был министром. Все равно он был бы нам чужой. Лучше уж жить совсем без отца, чем называть папой неизвестно кого. Тут все дело, конечно, в Люде, она такой человек, что просто никого не в состоянии обидеть, вот и делает вид, что любит его, чтобы он не огорчался.

Настает лето, и мы разъезжаемся, расстаемся надолго. Я опять еду в лагерь, а Люда где-то на даче. Я ужасно скучаю без нее, просто умираю. Знакомая до мелочей лагерная жизнь больше не увлекает меня, я делаюсь такой злой и мрачный, что все удивляются. Я с нетерпением жду осени. Но, когда мы встречаемся, происходит что-то ужасное, я не узнаю Люду. Она уже не такая худенькая, а главное, стала значительно меньше ростом. Оказывается, это я так вырос, мы с интересом рассматриваем друг друга. Дружба наша продолжается, но как-то иначе, чем прежде. Раньше я один во всем классе видел ее, а теперь все признают, что Люда особенная. Конечно, в школе полно девчонок ярче, эффектнее, может быть, даже красивее ее, но женственнее, изящнее, нежнее нет ни одной. И теперь все ребята признали это. А Люда даже не удивляется, принимает все как должное, у нее вдруг становится много поклонников. И хотя она дружит только со мной, мне все это неприятно и обидно. К тому же у Люды теперь совсем мало времени — то она гуляет с Максиком, то сидит с ним, а то идет в театр, новый отец постоянно достает ей билеты. Несколько раз она приглашает и меня, но отказывается взять деньги за билеты, и каждый раз мы ссоримся. Не только из-за билетов — мне неприятно во всем быть на ее попечении. Мы теперь вообще часто ссоримся, и тогда я начинаю страдать и перестаю учить уроки. Теперь у меня полно троек по всем предметам. Меня пересаживают на первую парту. Ко всем моим прочим бедам у меня, оказывается, развивается близорукость, я почти ничего не вижу вдали. Но самое печальное то, что на уроках я теперь не вижу Люду, она сидит сзади. От этого уроки делаются еще нуднее. У меня появились первые в жизни двойки. Мама смотрит на меня с удивлением, но не ругает меня, она понимает, что у меня на душе, хотя я ей ничего такого не говорю. Но в том-то и дело, что ей и не надо ничего говорить, мама все понимает сама, такой уж она человек.

К десятому классу от наших былых отношений с Людой не остается почти ничего. Я стараюсь не думать о ней, много занимаюсь, бегаю по вечерам, несмотря на запрещение врачей, качаю гири, даже на бокс стал ходить, тренер хвалит меня, потому что я очень подвижный. Время в десятом классе пролетает как-то особенно быстро. Весной на меня надели очки. Я еще не успеваю привыкнуть к ним, а вот уже и последний звонок. Медный колокольчик с голубым бантом раскачивает крошечный мальчик, которого несет на руках Люда. Мы прощаемся со школой, скоро сюда придут другие ребята, вроде вот этого Максика. Я смотрю на Люду с ребенком на руках, и сердце мое сжимается. Я понимаю, она уже совсем взрослая; по внешнему облику, по мыслям и поведению она настоящая женщина, маленькая, нежная, прелестная женщина. И наверное, она скоро выйдет замуж за кого-нибудь из своих многочисленных взрослых поклонников, которые так и вьются теперь вокруг нее. Не за меня же. Я смотрю на нее с тоской и обожанием, как когда-то в восьмом классе, теперь мы опять бесконечно далеки друг от друга.

На выпускном вечере она подходит ко мне. Мы танцуем и много смеемся. За все эти годы я так ни разу и не поцеловал ее. И вдруг она сама обнимает меня за шею и быстро целует в губы, в щеки, в нос.

— Милый мой, хороший, родной, — бормочет она, — как печально, что мы расстаемся. Навсегда, навсегда… Ты меня будешь помнить, Юрочка? Будешь?

Что-то рвется, сотрясается у меня в груди, я то ли кашляю, то ли плачу, я вырываюсь от нее и убегаю из школы совсем, домой.

Осенью Люда действительно вышла замуж и переехала куда-то в другой район, больше мы с ней никогда не виделись.

Я учусь в институте. Я очень переменился и тоже стал взрослым. Маму я теперь называю Марго и уверен, что придумал это сам. Она не хочет слышать этого имени и очень сердится на меня, но я только смеюсь, мне нравится ее поддразнивать. Я очень доволен собой, во-первых, потому, что теперь твердо знаю, что нравлюсь девушкам, многие в нашем институте проявляют ко мне внимание, да и вообще все идет хорошо. Осенью, когда нас посылали на картошку, у меня был короткий, но результативный роман с одной старшекурсницей, который очень поднял меня в собственных глазах. Я горжусь, что проявил мужской характер и не влюбился в эту женщину. А во-вторых, самое главное. Я учусь с удовольствием, в институте мне все нравится — и обстановка, и выбранная мною специальность. Я учусь легко. Ребята хороводятся вокруг меня, хотя я не прилагаю к этому никаких усилий. Все получается естественно и просто, само собой. А это значит, что я на своем месте. Разве это не счастье, не везение? А недавно я познакомился с одной необыкновенной девушкой, такой девушкой, о которой можно было только мечтать. Она не только красивая, самоуверенная, гордая, но еще и умная, из хорошей, интеллигентной семьи. Она все читала, все видела, все знает, она учится в университете. Зовут ее Инга. У нее длинные карие с поволокой глаза, густые, гладко расчесанные темные волосы, смуглая кожа. Одевается она очень сдержанно и просто, у нее свой стиль. Краски она никакой не признает, даже ногти без маникюра. Она волнует меня, как никто никогда не волновал. Я чувствую в ней властно сдерживаемый, но сильный темперамент, и меня влечет к ней с неудержимой силой. Наверное, я люблю ее. Смутно я понимаю, что время мое пришло, у всех моих друзей есть свои девушки, все вокруг влюблены, одни уже подали заявление в загс, другие собираются, дело не в этом, дело в том, что так или иначе все вокруг женятся. И я тоже твердо останавливаю свой взгляд на Инге, наверное, в ней моя судьба. А если не в ней, то в ком же, черт возьми! Я постоянно рвусь к ной, даже Марго замечает, что со мной не все ладно. А впрочем, что это значит — не все ладно? У меня, наоборот, все замечательно, я вижусь с Ингой часто, чуть не каждый день. Начинаем мы с театров, потом переходим к поцелуям, и театры как-то отходят на задний план. Зимой, когда бродить по улицам становится холодно, мы обосновываемся у Инги. Они живут в отдельной трехкомнатной квартире, у Инги своя большая, красиво обставленная комната. В ней мы совершенно одни. Сколько бы мы ни сидели здесь, что бы ни делали, никто и никогда не заходит к нам, а если надо позвать нас к обеду или к чаю, Ингина мама Софья Александровна осторожно стучит и разговаривает с нами через дверь. Это удивляет меня. Марго тоже, наверное, не стала бы заходить ко мне, но никакой неясности в своем доме она никогда бы не допустила, она все спросила бы с меня, но спросила строго, раз и навсегда… А здесь… Инга спрашивает: