Алла Калинина - По образу и подобию

Ах, милая моя Марго! Я словно почувствовал, как осторожно она сейчас скользнула по мне взглядом, чтобы не застать меня врасплох, не поставить в неловкое положение. В наших с ней отношениях превыше всего ценилась именно ненавязчивость, умение не влезать с ногами туда, где тебя не ждали, где ты не нужен или где твое присутствие необязательно. Марго всегда, с самого детства относилась ко мне так, а я безмерно уважал ее за это и старался отвечать ей тем же. Кончалось письмо обычными заботами о том, что я ем, хватает ли мне денег и здоров ли я. А все вместе призвано было подготовить меня к скорому возвращению Марго на тот случай, если бы я вдруг об этом забыл. Она словно бы напоминала мне: «Юра, я скоро возвращаюсь. Ты все успел, все закончил? Надел на лицо приличную маску? Тогда я сейчас открою дверь». Как восхищался я когда-то этой ее манерой, а теперь? Уж не грубовата ли она мне показалась сейчас, не слишком ли проста для нашей сложной жизни? И кого она призвана была защищать, меня или ее? Раньше я считал, что меня, потому и радовался, а теперь? Может быть, Марго просто ничего не желала знать? А заодно и подыгрывала мне, понимая, что я буду ей за это благодарен. Все сложно, сложно, непонятно. Самое простое становится сложным, стоит только задуматься.

Я сложил письмо и сунул его в ящик стола. Давно ли у меня возникло желание хранить для истории ее письма? Я плюхнулся в кресло и взялся за второе письмо. Я не ошибся, оно конечно же было странным. Борис писал о том и о сем, какие-то намеки мелькали между строчек, из которых я понял, что дело его плохо и он сильно поглупел; по-видимому, речь шла опять о любви. Так и есть. Борис, хоть и неясно, упоминал про свою невесту, что сейчас она гостит у них, в доме его отца. И скоро будет свадьба. Он настойчиво приглашал меня приехать, но дня свадьбы не называл. Что ж, ему уже тоже двадцать восемь, давно пора. Жаль, конечно, но не это меня мучило, не это — все разъедающие сомнения, сомнения во всем на свете. А так ведь тоже нельзя, и все-таки… Никогда прежде не был Борис таким нечетким и косноязычным. Что с ним случилось? Я с интересом рассматривал знакомый почерк. Строчки тоже были ровные, но буквы стояли без наклона, твердо, цепью, без разрывов, словно взявшись друг с другом под руки, чтобы никого не пропустить через себя. Борис подробно объяснял, каким автобусом лучше ехать, каких ориентиров придерживаться, чтобы быстрее и легче найти дом его отца. Я не очень внимательно читал все эти объяснения, не в них было дело. Из этого подробного непонятного письма я сделал совсем другой вывод, я действительно зачем-то нужен был Борису. Зачем? Уж если даже Борис, самый последовательный и ясный человек из всех, кого я знал, если даже он стал крутить и расплываться, значит, все действительно летит к черту, все сошли с ума, не я один.

В дверь позвонили. Наконец-то пришел Валентин. Я вздохнул с облегчением и помчался открывать. Валентин был прекрасен; как всегда, сияющий, отутюженный, светловолосый. И улыбка была довольно бодрая.

— Ну, как там тетка?

— Ты знаешь, а по-моему, и ничего. Я уж думал, и правда умирающая, нет, такая же, как всегда.

— И не плакала?

— Плакала, конечно, но не очень. С дядей Мишей опять ссорилась.

— Он приезжал? Опять?

— Да. Я сам удивился. Я думал, он давно никого не помнит. Катя сколько уже лежит в больнице, он у нее ни разу не был, к жене не ездил, а к Симе зачем-то ездит. Может, совесть мучает?

— Из-за чего? Он ей ничего плохого не сделал, да и она на него особенно не сердилась, вот только сейчас… А мне кажется, он просто чувствует, что это его долг, как старшего в семье.

— Не знаю, — угрюмо сказал Валентин, — ничего такого я не заметил. И хватит об этом. Пока она жива — давай о чем-нибудь другом, успеем еще предаться…

Я посмотрел на него с удивлением:

— Ну ладно, давай о другом.

Мы сели за стол. Валентин ел равнодушно, не так, как дома, не нравилась ему моя магазинная еда. Но тут уж я ничего не мог поделать, кулинар из меня никакой.

— Выедем куда-нибудь за город, — спросил он наконец, — ты как?

— Я с превеликим удовольствием. Такое лето!

И вот мы опять вдвоем летели по шоссе, на новеньких, с иголочки, «Жигулях», солнце сверкало в синих лужах, трава у дороги была высокая, сочная, лес заманивал влажной глубиной, таинственными тропинками, путаницей берез, рябин, орешников и елей, и вдруг наплывали запахи гниющего валежника, грибов, мокрых листьев. Мелькали солнечные поляны, лысые взгорки и волшебное разнотравье низин. Я готов был остановиться где угодно, но Валентин молча смотрел на дорогу. Я не мешал ему, мне хотелось скорее забыть легкий привкус неудач и досады, который преследовал меня сегодня. Пусть летит, мне и так хорошо, я развалился на сиденье, зажмурился, расслабился. Но вот машина свернула куда-то вправо, мы запрыгали по едва заметному песчаному следу в траве и вскоре встали на травянистом пригорке под ивами, возле какой-то крошечной речушки, почти ручейка.

— Ну вот, — сказал Валентин, — вылезай.

Мы вышли. Ветерок прилетал к нам с огромного пространства над дальними полями, лугами, над ивами, петляющими по лугу вдоль ручейка, нес запахи цветения, подсыхающего сена, разогретой земли. Покой и тишина. Мы брели по тропке под ивами к лесу, встающему впереди.

— Откуда мы знаем, — вдруг сказал Валентин, — что все это прекрасно? Ты думал когда-нибудь, что такое красота? Чувство? Да, но я хочу проанализировать его. Например, прекрасное скорее симметрично, правда? Но не абсолютно, вот в чем дело, симметрия его нарушена, и опять же не как придется, а снова почти симметрично, почти! Я хочу сказать, в природе нарушения симметрии подчиняются какому-то закону. Какому? Возьми хоть дерево: конечно, оно построено по законам симметрии, крона симметрична относительно ствола и повторяет строение корней, ветви уравновешивают одна другую. Вот хоть эти ивы, например. Но поставь на их место зеленые шары, спрями горизонт, вытяни ручей, и как страшно станет жить. Ива шар, но не шар, она другая! А какая, какая, ты понимаешь? Возможно ли вообще постигнуть закон мельчайших ветвлений, изгибов, наклонов, поворотов? Неповторимое повторение одной и той же темы, в сущности хорошо знакомой по всему опыту жизни. То есть тема знакома, а решение… Я пытался, пытался понять и не смог. Наверное, даже самая современная ЭВМ тоже не выведет формулы даже для одного дерева, а ведь они повторены в сотнях, в тысячах вариантов. Кругом подобия, но какие отдаленные, сложные! Легкие человека похожи на деревья. Решения при всем их разнообразии стереотипны, природа экономна, но, боже мой, как безграничны просторы внутри этой экономии! А может быть, именно стереотипия ближе всего подводит к понятию бесконечности? Как ты думаешь? Зная почти все, мы не постигаем чего-то самого главного, а значит, ничего не знаем.