Алла Калинина - По образу и подобию

— Да ни в чем вы передо мной не виноваты. Наоборот, спасибо вам великое. Вы мне глаза открыли, я вас полюбил. И насчет Марго вы не беспокойтесь. Она хотела мне все рассказать, да не сумела, она даже обрадуется, вот увидите, с нее тоже лишняя тяжесть свалится. Все хорошо будет, вы не думайте. Ну почему вы плачете? Я к вам тогда больше не приду, если вы будете так…

Но она все равно плакала, вся сморщившись, отчаянно, горько, никаких сил не было на это смотреть. Я расцеловал ее, бормоча успокаивающие слова, и отступил, бежал. О чем она плакала сейчас? Вспоминала ли долгую свою безрадостную, безнадежную жизнь, в которой не было ни одного светлого дня, ни одного человеческого свершения. Или наоборот, сокрушенная болезнью и слабостью, предчувствовала сейчас свое близкое прощание с нею и оплакивала его? Я летел по коридору, а в ушах моих еще звучали эти сотрясающие душу ужасные звуки. Мне хотелось думать, что это я растревожил ее и, когда я уйду, она успокоится. Но это была неправда, я лгал себе, она плакала не из-за меня, мне не надо было уходить, надо было сидеть рядом, чтобы ей хоть в эту мучительную минуту было за что зацепиться в жизни, которая так стремительно утекала, уходила от нее. А я не выдержал, не смог. Я жаждал скорее на улицу, глотнуть свежего воздуха, забыть Симу.

На широких ступенях больничной лестницы я запнулся, кто-то очень знакомый медленно, тяжело поднимался мне навстречу. Я должен был сделать над собою усилие, чтобы вспомнить — это Мила, моя двоюродная сестра. Она была в пестром ситцевом платье, с тяжелой сумкой в руках, лицо усталое, встревоженное.

— Жорик! Ну как там она? Очень плоха?

Я кивнул.

— Ты только врачам не попадайся, они почему то на нее в ярости. Просто посиди, успокой. Она плачет.

— Я знаю. Мне папа говорил. Бедная старуха. Я посижу, ты не беспокойся. А я тебе звонить хотела. Приходи в пятницу, наши соберутся. Кое-кто будет, кого ты и не знаешь.

Мне сразу сделалось легче от разговора с Милой, оттого, что Сима не будет сейчас одна, оттого, что было с кем разделить тревогу и боль за другого человека. А я-то, по старой своей привычке, думал, что все по-прежнему лежит на мне одном, не думал даже, чувствовал так. А ведь за мною стоит семья. Даже у одинокой несчастной Симы я не был избранным, я не один, нас много, можем даже организовать дежурство, можем поддержать и ее, и друг друга. А мне это все еще было внове, я не привык.

Растерянный и поникший, я добрел домой и включил телевизор. Я смотрел «Сегодня в мире», «Московские новости», потом фильм по первому каналу, «Время» и еще один фильм по второй программе. Хороший вышел вечерок. Раз в месяц это еще можно выдержать, если не знаешь, куда себя деть.

Валентин позвонил, когда я еще спал.

— Привет, — сказал он. — Я сегодня собираюсь навестить тетушку. Ты мне не составишь компанию?

Я почему-то испугался.

— Да нет, Валь, я вчера был. Каждый день это выдержать невозможно.

— Что, очень плоха?

— Очень. Врачиха говорит: никаких шансов. А впрочем, черт ее знает, врачиху, у них там с Симой конфликт.

— Конфликт? Это Сима может. А у меня, знаешь, ноги не идут. Боюсь умирающих. Ну ладно, бывай. Я к ней после работы поеду, часа в три, а потом могу к тебе завернуть, ты не против? Развеемся, смотаемся куда-нибудь. Ты будешь дома?

— Конечно, я тебя буду ждать.

Вот и нашлась у меня точка, вокруг которой я буду вертеться сегодня, — Валентин, опять он выручает меня. Трудное это дело — отдыхать. Теперь я знаю, почему все стремятся уехать на отпуск из города. Чтобы создать себе проблемы, с бою добывать койку, пищу насущную, место под солнцем и тем самым убивать ненужное, бессмысленное время. Но ведь это идиотизм, время не может быть лишним. А вот, оказывается, может. Я сам не знаю, почему я так живу. Словно бы жду чего-то, словно бы что-то должно произойти, прежде чем мне начать жить, а половины жизни уже и нет, тю-тю, улетела. Не проспать бы так и вторую половину. А впрочем, все это глупости, время мое не уходит впустую, за эти дни я совершил работу, на которую у большинства нормальных людей уходят годы. Я узнавал своих близких, а через них — себя, потому что я — один из вариантов той же серии, я слепок с них, только слепок не с одного, с множества людей сразу, а это так сложно рассчитать, что мне и не уследить за всеми связями и влияниями, тут нужен не человеческий ум — машинный. И все-таки что-то самое главное стало мне капельку яснее. И это очень важно, потому что не знать — это значит быть обреченным на неудачу. И я был обречен, и вот только теперь медленно и трудно выползаю на дорогу. Мне кажется, теперь я не собьюсь, но ведь мне и раньше так казалось. И вот какая странная штука получается, у времени, оказывается, бывает разное наполнение, оно может быть пустым внешне и наполненным внутри, а может быть и наоборот. А человеку нужно и то и другое, я раньше неправильно это понимал. Значит, бездействие тоже есть необходимое, обязательное для человека благо, время для внутренней жизни и внутреннего роста. Значит, сидеть, рассматривая свой пупок, тоже полезно? Уж во всяком случае полезнее, чем лакать водку или смотреть по телевизору все передачи подряд, как я позволил себе вчера. Да здравствует бездействие! Для процесса мышления тоже надо отводить время и создавать для него необходимые условия. Время для сомнений, время для анализа, даже для растерянности — тоже время, неконструктивное время для потрясения, сокрушения основ заблуждения прежде чем потом наконец начать созидать. Стоп. Вот я и дошел до главного, до созидания. Что там говорилось насчет дерева, сына?.. Вот с чем у меня хуже всего, я еще ничего не создал, кроме пары толковых схем, от которых неизвестно чего больше — пользы для человечества или неприятностей для людей. Оставим профессиональную деятельность в покое, я выполняю план, это не подлежит обсуждению, с этим в общем-то все ясно. Поговорим о личности. Что создал я как личность? Ничего. Вот где зарыта собака — ничего! А я ведь способный парень. И вот — ноль, пустота, равномерное пространство во все стороны, ни мысли, ни дела, ни долга, сплошное порхание, бабочка, а не человек. Ты все пела — это дело, так пойди же попляши…

Я еще покатался головой по подушке и встал. Что ж, теперь есть мысль, есть какая-то ясность, можно считать, первый этап прошел нормально, я расчистил поле, дело за пустяком, взять мотыгу в руки и… пошел. Ах, если бы все было так просто, если бы я знал, что делать! Забрать к себе Симу, уехать на БАМ, кинуться разыскивать Лильку? Все было одинаково глупо, а умно что? Рассориться с Марго?

Вот и утро, слава богу, прошло. На сковородке весело скворчала яичница, пар сердито бил из носика чайника, я помахал руками, ногами, отжался, присел десяток раз, глухо охая, влетел под ледяной душ и вышел из ванной прямо-таки Иваном-царевичем, разве что в очках. И сразу время заторопилось, помчалось, столько еще дел надо было переделать до прихода Валентина. И конечно, сразу же начал трезвонить телефон, он всегда молчит, когда некуда себя девать, но уж если ты занят, тут он словно с цепи срывается. Звонили из прачечной, что привезут белье, с телефонной станции, что я не оплатил какой-то счет, спрашивали Евлампию Константиновну два раза, позвонила среди прочих и Вера, Ксенина подруга.