Омар Кабесас - Горы высокие...

А вот Хосе, который дома почти не бывает, наверное, и по слогам не прочитает. Но я его даже не спрашивала, не разучился ли он читать. Да и надо ли ему это? Ему бы только мачете в руки. Так вот он и живет.

Мои родители только в первый класс меня в школу и посылали. Не потому, что не хотели, нет — семья большая, детей много, а девочка только я одна. Надо было маис варить, зерно молоть, лепешки печь, носить их братьям в поле, где они работали. Братья мои вместе с отцом как проклятые с утра до ночи спины гнули. То урожай собирали, то поля расчищали. А нам с мамой дела по дому оставались.

Нас всех четырнадцать было: мама с папой, одиннадцать братьев и я. Да еще трое умерли от родимчика. И до года все трое не дожили. Дети умирают маленькими. Косточки у них еще мягонькие. Чуть недосмотришь — рвота. Вот ею они и захлебываются.

Священник говорил нам, что дети в рай попадают. Мы и успокаивались. Всегда и во всем с ним были согласны. Одна только была забота: чтобы дети один за другим не умирали.

Однажды мне камень в лягушку бросить захотелось. Тут-то я и поняла, что, такое голос совести. Хорошо все помню, двенадцать мне тогда исполнилось, и я перемену уже почувствовала в себе, женщиной стала.

Подошла я, замахнулась и хотела было бросить, как вдруг слышу голос совести: «Не кидай в лягушку камень. Что она, бедняжка, тебе сделала?»

Я так и замерла на месте. Чувствую, будто чужой это голос, откуда-то изнутри идет. Напугалась и подумала, что это, верно, наказание божье. «Это грех», — говорит мне голос. Пальцы мои ослабли, камешек выпал из руки и, чуть по затылку меня не стукнув, прокатился под платьем по спине. А рука так и осталась вверху.

Голос этот всегда с нами. Даже когда спим, он что-то говорит нам, предостерегает нас. Потому мы и всхлипываем во сне по-настоящему, словно наяву. Голос совести — это и есть сон. Вернее, не сон, он только похож на сон. Во сне мы все в розовом цвете видим. А голос совести — он суровый, приятного в нем мало. Таким голосом всегда выговаривают: «Этак не делай, делай так, это грех, нельзя».

Когда камень упал позади меня, лягушка высоко подпрыгнула и нырнула в зеленую лужу. Напугалась я, конечно. И опять слышу голос: «Бросишь камень в лягушку — она тебя молочком обольет и кожа у тебя ссохнется, будет такая же, как у лягушки, грубая, сморщенная». Выходит, голос совести советы добрые дает, даже если и не просишь.

Хорошую он мне службу сослужил, этот голос, когда Кадэхо [5] По народным поверьям, чудовище со сверкающими глазами, длинной, густой, черной шерстью, преследующее по ночам людей. обернулся. Понадобилось мне как-то в лавку к дону Себастьяну за шнуром сходить. Гамак мы чинили, а шнур кончился.

«Сходи купи, а то я что-то устал очень, — сказал мне Хосе. — Да поспеши, поздно уже».

Промокнула я пот полотенцем и побежала на развилку.

«На ночь глядя пришла, дон Себас».

Но шнура у него не оказалось.

«Погоди, Лупе. Возьми вот этот фонарь, а завтра мне его пришлешь. Не дай бог в темноте оступиться да ногу поломать».

Я еще спросила, сколько же у него фонарей и как сам он без света останется.

«Ничего, мы уже ложиться спать собираемся», — ответил он.

Я поблагодарила и хотела скорее домой бежать, да как не поболтать с женой дона Себастьяна? За разговорами и не заметили, что совсем стемнело.

«Как хочешь, можешь фонарь и не брать. Только потом не говори, что я жадный».

Я еще, помню, подумала: «Фонарь-то все равно потухнет».

«До свидания, Конча!» — успела я крикнуть и помчалась во всю прыть.

«С богом!» — донесся ее голос, когда я уже почти добежала до дороги.

«Вот сейчас пригляжусь к темноте, — думаю я, — и горя мне мало».

А Конча кричит мне вслед:

«Смотри с дьяволом не повстречайся!»

«Что днем, что ночью на него нарваться можно», — успела я ответить.

Тут на меня такой страх нашел, что поджилки затряслись. «Пойду-ка я по траве, — думаю, — мягко, как по ковру. Да и ямок там нет, где трава сакате конэхо растет».

И вот тут-то вижу: прямо мне навстречу — огромный зверь. И говорит он человеческим голосом: «Не ходи по сакате конэхо!» Узнала я этот голос. Тот самый, которым совесть говорит. Но по запаху апельсиновых цветков поняла, что это голос Кадэхо. Он любит под апельсиновыми деревьями валяться, потому от него и запах такой.

«И чего этой собаке надо?» — подумала я, чтобы подбодриться немного. Хорошо ведь понимала, что это вовсе не собака. Но страх прошел. «Значит, — подумала я, — это добрый Кадэхо. На людей он страх не нагоняет, ему доверять можно». Говорят, если со злым Кадэхо повстречаешься, от одного вида его можно в штаны напустить.

И опять услышала голос: «Сверни в сторону!» Конечно, я тут же свернула. Он сразу же исчез. И только я несколько шагов по голой земле ступила, чувствую — под ногой что-то холодное. К счастью, успела отскочить вовремя, и ядовитая чинчинторе — а это была она — укусить не успела. Слышу, шипит где-то поблизости.

«Сгинь, окаянная!» — прошептала я да как припустилась бежать. А позади она все шипела. Видно, гналась за мной. «У, проклятущая», — подумала я.

Так что голос совести спас меня от змеи шипучей. Он и дорогу мне указал. Он все знает. И появляется неизвестно откуда.

Из Чалате мы. Наше селение неподалеку от Чалатенанго [6] Главный город одноименного департамента на севере Сальвадора, ныне района активных действий партизан Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти. . Песни у нас петь любят. И смеяться даже просто так — тоже. Почти все мы бедные, но за беду это не считаем, хотя и не согласны, что заслужили такое. Мы про это и не думаем никогда, потому что давным-давно, испокон веков, люди жили здесь точно так же. Ничего не менялось. Все мы друг друга знаем и друг другу ровня: и те, у кого повозка есть, и те, у кого, кроме мачете, нет ничего.

Возьмет иногда Хосе свою гитару да запоет такие наши песенки деревенские, что прямо за сердце берет. Или корридо [7] Народная баллада. затянет: «И что стало со мной от любви твоей». Эту он любит больше других. А может, ее одну и знает.

Мы все любим наши деревенские песенки — слова у них красивые, понятные. А что и другие песни бывают, я потом только узнала. Это когда в нашу церковь городские парни со священником приехали. Они пели песни протеста — так эти песни называются.

Да, в последнее время все переменилось.

Раньше священники, которые приезжали мессу отслужить в часовне на развилке, только и делали, что все обещали. Говорили, чтобы мы не сокрушались, что на небо обязательно все попадем, что на земле надо жить тихо и скромно, что в царствии небесном обретем счастье. А на дела земные, житейские, дескать, нечего обращать внимание.