Омар Кабесас - Горы высокие...

А когда мы говорили падре, что наши дети от глистов умирают, он призывал к смирению или упрекал нас, что не прочищаем каждый год ребячьи желудки. А сколько ни давай детям слабительного, они все равно умирают. Глисты кишмя кишат в них.

Когда мы приносили этих скелетиков с горящими глазами к падре, он нам говорил:

«Смирись, раба божья, молись да церковь святую оделять не забывай».

У меня один сын тоже вот так умер. Глисты его совсем съели, и поносом он изошел. Нам еще повезло — только одного и схоронили.

«Ну, что у твоего дитяти?»

«О падресито, понос у него, одной водой ходит…»

«Может, прокисшим молоком напоила?»

«Что вы, падре! Молока он совсем не пил».

«Тогда что же с ним?»

«Глисты, падре».

«Дай ему слабительного, а потом корми хорошенько. Чем его кормишь?»

«Днем отваром маисовым, а на ночь сладкой водой».

«Сколько, Лупе, твоему младенцу?»

«Девятый месяц, падре».

«Тогда ему уже и сыру дать можно, раз он молока не пьет. Вместо молока это хорошо».

«В лавке у развилки творог продают. Это все равно что сыр, да на такое у нас денег нет. И опять же хозяин моему Хосе говорил — мы-то и так без него знаем, — что от молока животы болят и что нехорошо ребят к молоку и мясу приучать».

«Это ему хозяин сказал?»

«Ну да, все про это знают».

«Ничего не поделаешь. На все воля господня».

«Окрестите его, падре».

«Но, дочь моя, ты же без крестного отца пришла».

«Падре, может, завтра не поздно? Я думала, что вы лекарство какое мне присоветуете. Хотела настоем чернобыльника живот ему промыть, да за этой травой в ущелье надо идти, а Хосе нет дома».

«Дочь моя, я сам сходил бы за чернобыльником, но он, знаю, не поможет. В таких случаях только глистогонное надо».

«А где, падре, нам взять глистогонное?»

«Это уж твоя забота, дочь моя. Приходи завтра с крестным. Окрестим раба божьего на всякий случай».

И наставлял меня падре, чтобы я не теряла веру в святую церковь, что Христос тоже много мук принял, а если ребенка спасти не удастся, он в этом не виноват, он обязательно окрестит сына, чтобы тот прямо в рай, минуя чистилище, попал. Что нам делать оставалось? Только соглашаться со всем. На все воля господня.

Не всегда мы оплакивали наших детей, потому что сердцем понимали: лучше умереть, чем всю жизнь мучиться в этой юдоли слез. Падре нас так завораживал, что мы про все забывали и не плакали. Я тоже по сыну не плакала. Значит, так нужно. Спасибо господу богу за то, что взял к себе моего сыночка. Прав отец святой, который раз в полмесяца приезжал в Чалате и утешал нас в страданиях наших.

«Хорошо, что принесла его. Слабое дитя».

«Да, падре. Окрестите его».

«Ясное дело, для того мы и здесь, чтобы спасать души. Надо бы тебе дитя пораньше принести. Он сейчас скорее на том свете, чем на этом. Поздно ты собралась. И не пришло тебе в голову, что он по дороге умереть мог?»

«Когда вы в последний раз, недели две назад, приезжали, он совсем здоровенький был. Я и не думала, что он так вдруг занеможет».

«Все вы на потом оставляете».

«Нет, падре. Я уже и крестного нашла».

«Ну, ладно. Подожди меня здесь. После мессы займусь. Дитя еще потерпит».

«Спасибо, падре…»

И вдруг священники какими-то другими стали. Начали нас в кооперативы зазывать, чтобы помогать друг другу и урожай делить. Большое это дело — другим помогать, жить со всеми в мире, знать всех до единого, вставать до восхода солнца и идти вместе с сыновьями на работу, поросят откармливать и яйца по хорошей цене в городе продавать, а не отдавать за бесценок дону Себастьяну. Он-то жук хороший, его не проведешь.

Все в селении повернулось к лучшему. Проповеди и те другими стали, не как раньше, на каком-то языке тарабарском. Только и запоминали: «Dominus vobiscum!» [8] «Господь с вами!» (лат.) — возглас священника, ведущего католическую мессу. Но переделывали на свой лад: «Не донимайте нас, епископы, господь-то с вами, а не с нами».

Теперь во время мессы шутить и смеяться перестали, потому как священники нам глаза на многое открыли. Один из них все время повторял: чтобы рай небесный заслужить, надо бороться за рай земной. Мы понимали, что так оно, конечно, лучше. Но все же спрашивали, почему прежние священники заставляли нас со всем мириться. «Забудьте про старых священников», — отвечали нам молодые падре.

Но самым важным было то, что дети наши больше не умирали.

Не уберечь дитя — грех смертный. Теперь, чуть малыш заболеет, сразу бегут к падре. Да и сами-то священники стали чаще к нам в Чалате приезжать. Страх перед ними пропал. Раньше мы их боялись. Думали, что это колдуны какие-то, которые, если захотят, убить всех могут. Говорили они хриплыми голосами, грозили концом света или преисподней. Так и казалось, что летают они с места на место по воздуху в своих черных сутанах. И всегда-то они у нас курочек да маис выклянчивали. Отказать им мы, конечно, не могли — отказать священнослужителю в чем-нибудь грехом считалось.

«Падре, к страстной неделе курочку для вас откармливаем».

«Спасибо, Лупе. Но лучше один раз дать, чем сто раз пообещать».

«Вот я и говорю, чтобы вы знали».

«Да не в этом дело. Или принеси цыпленка в следующий раз, или забудь, про что говорила. До страстной недели еще четыре месяца».

«Тогда на рождество я вам поросеночка принесу».

«А что я с ним делать буду, дочь моя? Ведь в дом епископский, где все мы живем, мне его принести нельзя. Курочка — дело иное. Ты же можешь дать мне ощипанную».

«Хорошо, падре. Я вам поросятинку принесу. Только поджарить останется».

«Вот это другое дело. Но сама без мяса не окажись».

«Нет, падре, нет. Мне останутся ножки, голова, потроха да и кровь еще на колбаски».

«Твое дело, дочь моя. Я не могу заставлять вас приносить мне что-то».

«Да что вы, падре, для нас это радость».

«Передай Хосе, чтобы поросят хорошенько кормил. До рождества три недели осталось, пусть жирок нагуливают…»

Раньше священники страшнее ядовитой змеи нам представлялись. Упаси господи рассердить, обозлить кого из них. Такую мягкую тебе дорожку в ад постелют. Конечно, когда им это выгодно, они и добряками бывали.

«Послушай, Лупе, скажи Хосе: если он не придет к мессе, то потом пусть лучше отпущения грехов не просит».

«На работе он».

«Работает в воскресный день?»

«Ну да, падре. Уборка началась. Нельзя время упускать, пока работа есть».

«Значит, дома его нет?»

«Нет, падре. Ушел в Санта-Теклу. Раз в две недели появляется дома».

«И вы одни остались?»

«Он нас в январе заберет, когда сыновья смогут помочь ему кофе собирать. И я тоже пойду. Нечасто такое бывает, когда еще несколько сентаво подзаработать можно».

«Хорошо, Лупе. Возьми вот карамельки своим детям. Да пусть не едят все сразу. Давай им по одной, может, и до рождества хватит».