Омар Кабесас - Горы высокие...

«Про что я тебе и толкую, Лупе. Я власти не выгораживаю. Дело в том, что на другую сторону многие священники перешли. Вот власти и бесятся, что они народ просвещают. Если бы священники не вмешивались ни во что, ничего с ними не было бы».

«Христос учил: бедным помогать надо».

«Вот и получается, что они на хозяев насели, а те их на дух переносить не могут за то, что священники изменили своим благодетелям».

«Ну, дон Себастьян, вы вроде власти защищаете».

«Нет, Лупе. Я только тебе говорю про то, что они мне рассказывают, когда заходят сюда выпить. Ты же знаешь, что в друзьях я у них по необходимости».

Я была со всеми, когда мы направились к банку за ответом на наше требование снизить цены на инсектициды и удобрения. Банк оказался закрытым. Только мы начали митинг, как вдруг кто-то закричал: «Разбегайтесь!» Ну мы и бросились кто куда. За нами рванулись восемь полицейских патрульных машин. Началась стрельба. Пулей мне левую руку оцарапало.

Добежали мы до места, где свои автобусы оставили, но их там не оказалось. Полиция угнала. Сан-Сальвадора мы не знали. Со мной братишка мой двоюродный был. Артуро его зовут. Никак отвязаться от него не могла: поеду с тобой, и все тут. Еще и пятнадцати ему нет, а такой настырный. Он мне говорит: «Надо в церковь идти, которая поближе». Кажется, это была церковь святого Хасинто. Но полиция на всякий случай, чтобы мы не могли в ней укрыться, уже ее заняла. Тут вдруг откуда-то появился автобус. Брат закричал: «Глядя, «Чалате» написано!» Мы побежали к автобусу. Повезло нам. Этот автобус недалеко от нашего селения проходит. «Садимся!» — сказала я брату. В автобусе народу было много. Сели и другие наши товарищи. Когда автобус тронулся, мы услышали, что над нами летит вертолет. Автобус остановится — и вертолет тоже повиснет. Через окошечки это хорошо было видно.

На каждой остановке какая-то компаньера высаживала группы людей. Она сказала, чтобы мы с Артуро выходили на следующей. Когда автобус затормозил, мы увидели полицейский патруль сзади, а впереди — кордон из охранников асьенды. Всем приказали выйти для обыска. А когда мы вышли, нас сначала поставили лицом к кузову, а потом велели поднять руки над головой в расставить ноги. Но обыскивать не стали. Начала стрелять. Мы бросились под автобус. Рядом засвистели пули. Когда стрельба поутихла, мы кинулись в автобус. Тогда полицейские закрыли дверь и застрелили водителя. Около автобуса с автоматом в руках стоял полицейский. Мы попадали на пол и на сиденья. Полицейские орали, чтобы мы не шевелились, иначе убьют. Потом они спять открыли стрельбу, на этот раз по окнам. На нас посыпались осколки стекол. Помню, мой братишка Артуро лежал ни жив ни мертв. Тут я почувствовала, что по правой моей руке течет кровь, и сказала компаньере: «Нам, пожалуй, лучше из автобуса выйти». Привстали мы на глазах у охранников и вместе с ней выскочили из автобуса. Почему-то по нас стрелять не стали. Оказавшись на дороге, мы увидели, что за автобусом по-прежнему стоит полицейская машина, и услышали, что охранники из асьенды просят у сидящих в ней полицейских вызвать по радио другой вертолет. В это время с вертолета, который висел в воздухе, сделали по автобусу несколько выстрелов.

Вот тут я и увидела, что по обочинам дороги лежат в засаде люди с винтовками, нацеленными на автобус. Мы отбежали в сторону и, наткнувшись на охранника, сказали ему, что нам домой ехать надо, а сумку мы потеряли. Он спросил у меня, сколько мне лет. «Тринадцать», — ответила я. «А тебе?» — спросил он у компаньеры. «Пятнадцать», — ответила она ему.

Как раз в эту минуту подошел полицейский, схватил компаньеру за волосы и потащил к автобусу. Там еще двое стояли. Втроем они подняли ее и бросили через разбитое окно в автобус. К счастью, она каким-то чудом не поранилась о стекла. Вдруг она выскочила из автобуса и кинулась к обочине. И тут я увидела, что полицейские бросают в автобус гранаты, а из него валит дым. Наверное, это был слезоточивый газ. Потом в автобус швырнули еще одну гранату, и он начал гореть. Но люди из него не выскакивали, боялись угодить под пули. Тогда полицейские сами полезли в автобус. Опять затрещали выстрелы, из автобуса послышались крики. Я побежала к тому месту, где укрылась компаньера. Я все время окликала ее, но никто мне не отвечал.

Добежала я так до дороги, вижу — развилка рядом и ранчо вдалеке. Направилась прямо к нему и примерно через час была уже там. Встретила меня совсем седая старушка и спрашивает: «Что с тобой, доченька? Почему все платье в крови?» Тут я увидела, что на куче маисовых стеблей девочка спит. Присмотрелась, а это та самая компаньера. Представляете, как я удивилась и обрадовалась!

«Тише, не буди ее. Она все плакала, пока не заснула, — сказала мне старушка. — Хочешь, снимай свое платье, я его постираю, а пока прикройся вот этим». — И она подала мне шерстяное покрывало. Завернулась я в него и тоже прилегла на маисовые стебли. Только успела чуть задремать, вдруг слышу разговор. Старик рассказывает хозяйке, что здесь неподалеку яму копают, что два вертолета около выезда из Апопы расстреляли автобус, и что автобус загорелся, и что теперь останки погибших захоронить хотят в ямах.

На следующее утро компаньера сказала, что домой мне ехать нельзя, потому что так и руку потерять можно, рана-то ведь опасная. Вот она и решила отвезти меня в больницу. Я ей только ответила: «Тебе видней». А все потому, что уж очень я в нее поверила, будто в мать родную.

Оставила она меня в больнице и уехала. Только и успела я ее спросить перед отъездом, откуда она, да еще про братишку Артуро спросила. О себе она ничего не сказала, а насчет Артуро ответила: нашли, дескать, труп пятнадцатилетнего мальчика.

Один из моих братьев тоже ходил к банку. Обратно он ехал на другом автобусе и видел, как горел наш. Конечно, он сразу же про меня подумал.

Домашние мои меня повсюду разыскивали, хотя это и трудно было. И в конце концов узнали, что я в больнице. Спрашивали и у брата: не видел ли он меня и Артуро. Он ответил, что нет, потому что ездил не с нами.

В больнице я десять дней лежала, мои домашние долго меня не навещали. Боялись. Все больницы и другие медицинские учреждения были под наблюдением. Власти хотели выявить родственников раненых. Только на восьмой день мои осмелились в больницу прийти. От них я узнала, что моего двоюродного брата Артуро не оказалось ни среди живых, ни среди мертвых.

Окрепла я немного, и мама взяла меня домой. Лежу в кровати, а она подходит и говорит:

— И за что, доченька, нам, беднякам, страдания такие? Работаешь, работаешь, а на кусок хлеба и чашку фасоли не заработаешь. Про одежду уж и говорить нечего.