Омар Кабесас - Горы высокие...

А я ей отвечаю:

— Не горюй, мама. Мы боремся — значит, чего-то добьемся. По крайней мере, чтобы семена для посева нам давали и удобрения тоже, тогда и урожай хороший мы собрать сможем.

А она мне:

— Знать бы, сколько за это выстрадать придется. Не верится, что нам чего-то дадут. Все обман один. Сроду нам ничего не давали. Только тем и живем, что своим горбом заработаем.

Я ей возражаю:

— Не просить надо, а своих прав добиваться. Ведь правительство заявило, что банки должны нам кредиты давать на закупку семян и удобрений.

— Послушай, — говорит она мне, — ты такая маленькая еще, совсем ребенок, и пятнадцати нет, а тебе уже так тяжко приходится. Лучше бы я сама отправилась на эту чертову демонстрацию в Сан-Сальвадор. Что ни говори, а я уже старая, и ничего не случилось бы, если б я пулю схватила. А вот ты еще и не пожила на этой земле. Я думаю, единственное, что мы можем выпросить у правительства, так это жить на земле. Ведь бог нас для чего-то создал…

— Зря ты так волнуешься, — говорю я.

А она сердито:

— Вовсе не зря! Еще неизвестно, с рукой ли останешься.

— Не беспокойся. Всего-то царапина. Раз из больницы выписали, значит, опасности нет.

— А если бы без правой осталась, как бы на кусок хлеба заработала?

Мама уже ни во что не верит. Такой она стала с тех пор, как забрали отца. Он уехал в Илобаско работу искать. Там много работы, особенно когда ананасы поспевают. За это хорошо платят. Отца моего никогда дома нет. Он за работой гоняется. Где работа, там и он. Мы его почти и не видим, потому как он кормилец наш. Да и все мы только на еду и работаем. Каким-то чудом живы еще. Бывает, отец появляется раз в полмесяца. Последний раз, когда уезжал убирать ананасы, он сказал нам, что его не будет целый месяц, и добавил, обращаясь ко мне: «Веди себя хорошо и маме помогай. Постараюсь тебе отрез на платье привезти».

Никогда еще он так долго не отсутствовал. Потом сказали, что гвардейцы забрали его за то, что он возглавил группу крестьян, которые на демонстрацию к банку в Сан-Сальвадоре ходили. Но я его там не видела. Народу-то ведь сколько было! Где там увидеть?!

Мой отец состоял в крестьянской федерации. И однажды он сказал мне, что я, хоть еще и не доросла, все же могу в эту федерацию вступить — ума набираться. Ну я и вступила. Но на собрания ходила редко. Все больше помогала маме нянчить моих маленьких братьев. Мама нанялась в асьенду прачкой. Кому, кроме меня, дома за малышами присматривать? А все другие дела по дому? Вот и получилось, что, когда по воскресеньям из федерации приходили звать меня на собрание, мне всегда отказываться приходилось, потому что в этот день у мамы дел много было.

Случалось, что приходили очень хорошие компаньеры. Они говорили: «Пойдем с нами. Мы тебе поможем. Давай заберем всех малышей с собой».

Посадим мы их за спину и идем. Так вот мне и удалось вместе с малышами на собраниях бывать. Иногда они разревутся, людям слушать мешают. Неловко мне перед товарищами. Хоть плачь! Прошу, чтобы не брали меня. Объясняю, что ребята дома спят когда и сколько хотят, а здесь им не заснуть, потому и плачут. А товарищи свое: «Уложи их тут на полу». И сооружают что-нибудь вроде постели. Я даже прославилась тем, что с тремя малышами на собрания ходила. Одному было восемь месяцев, второму — два года. А старшей девочке пять лет. Она была спокойная и уже помогала мне. Носила тряпочки с вареным ячменем, которые малышам сосать давали.

Мама решила наложить на мою простреленную руку повязку с листьями гуарумо. Накручивает она тряпку, а я ей говорю:

— Ой, мама, берегите себя с папой, одной мне по дому не управиться.

В это время кто-то постучал в дверь. Подошла мама в двери и оттуда кричит:

— Мария Ромелия, это тебя спрашивают!

— Пусть заходят, — отвечаю. И вдруг вижу компаньеру, с которой в автобусе ехала. Обрадовалась я.

— Каким ветром тебя в наши края занесло? — спрашиваю.

— У бабушки была. Она-то мне и сказала, что в селении есть одна раненная в руку. Конечно, я про тебя сразу подумала.

— Ты не представляешь, как нам досталось, — говорю я ей, а сама думаю, что, наверное, хватит про это, и продолжаю: — Моего двоюродного брата Артуро мы в покойники записали.

— Бедняга, — говорит она, — я даже не знала, как его зовут.

Тогда я ее спрашиваю:

— А как тебя зовут?

Выкладывает она апельсины и фигурные галетки, которые мне принесла, и говорит:

— Зовут меня Адольфина. Я внучка Гуадалупе Фуэнтес.

Тогда мама моя в разговор вступила, спрашивает:

— Чья ты будешь?

Компаньера ответила:

— Я дочка Марии Пии.

Предложила я ей галетку, но она отказалась:

— Нет-нет, спасибо, это же я тебе пачку принесла. Бабушка для меня их припасла. Но когда я поняла, что ты та самая, что со мной в автобусе ехала, то подумала: уж лучше тебе отнести. Ну и еще сбила с дерева на бабушкином дворе вот эти апельсины. Последние.

Мама ей сказала:

— Всем достается. Не одно, так другое. Видишь, что с твоим дядей Хустино случилось.

— На нас они особенно злы, потому что мы глаза людям открываем, — сказала Адольфина.

— Круто приходится твоим бабушке с дедушкой, — вставила я.

— Кому больше всех достается, так это бабушке Лупе, — ответила Адольфина. — Одна она сейчас. Дедушка Чепе в горах, с тех пор как пригрозили убить его.

— И что только в нашем департаменте творится! Скоро без мужчин останемся, — сказала мама.

— Трусить нельзя, — вставила Адольфина.

— Вот именно! — подхватила я, подбодренная ее словами.

— Когда-нибудь кончатся наши страдания? — вздохнула мама. — Всех мужчин изведут. Какой хороший человек Хосе, а и ему в горах прятаться приходится.

— А твой отец тоже в горах? — спросила меня Адольфина.

— Нет, его гвардейцы схватили. А где он, не говорят. Пропал.

— А как зовут твоего отца?

— Эмилио Рамирес.

— Я слышала про него, — сказала Адольфина.

— Ты что-нибудь знаешь? — спросила мама.

— Да. Его взяли вместе с моим отцом недалеко от Илобаско.

— Мы уже и спрашивать про него боимся. Оскорбляют нас, издеваются, — сказала мама. Она умолкла на некоторое время, а затем добавила: — Так ты дочка Марии Пии? Давненько она к матери не приезжала. Я-то ее недавно видела.

— Из-за малышей ей сюда трудно выбраться. Только мне иногда удается приехать. Когда я маленькая была, меня сюда на несколько месяцев привозили. Родители в это время на весь сезон уходили в Санта-Теклу кофе собирать. Бабушка за мной присматривала. Можно сказать, я у нее и выросла. Знаете, как я по ней скучаю, когда не удается побывать у нее!

— Я, наверное, тебя видела у дона Себастьяна. Но только мы никогда не разговаривали, — сказала я Адольфине.

А потом вот какой разговор повела мама: