Омар Кабесас - Горы высокие...

Помню, я согласилась тогда, что, действительно, жуткое было время.

«Всхлипнуть боялись, — продолжала она. — Не поверили бы, что просто по человеку плачешь. Тут же заподозрили бы, что это убит твой родственник-коммунист. Больше сорока тысяч христиан погибло в те времена».

Я ее спросила: а как же удалось спастись ей и моему отцу? И она объяснила мне, что в Чалате не было кофейных плантаций, рабочих мало, потому и не было выступлений и никто в этих краях не бунтовал. Тогда я сказала, что им повезло.

«Боже упаси, чтобы ты без отца осталась! Тогда ведь каждого мужчину только за то, что он мужчина, коммунистом считали, — ответила она мне тихо и продолжала: — Здесь нет больших кофейных плантаций, потому и жизнь спокойнее, а бедность наша от бога вроде. Сыты, и ладно».

«Страшное дело. Правда?» — сказала я.

Они утащили того беднягу на развилку, потому что там у них стояли мулы, на которых они приехали. Груза никакого не увозили. Значит, где-то поблизости они его и закопали. А может, стервятники его склевали.

В глазах палачей светилось веселье, когда они уезжали на своих мулах. Ни улыбаться, ни смеяться они не могут, им это запрещено. По крайней мере громко. Они на то и есть, чтобы требовать, спрашивать, забирать. Смеяться — значит слабость выказывать. Сами они говорят, что только дураки смеются. Власть не должна проявлять слабость. Она должна действовать. Только так они и могут защитить собственность, а это — дело святое. Вот потому многие из них хозяевам и служат, а те им платят. Если хорошо служат, дают побольше, особенно те хозяева, которые здесь не живут и на землях которых только и растет, что трава для выпаса.

Здешние асьенды большие. Даже и не знаешь, докуда их земля тянется. Если на ограду или на высокий камень залезть, то сколько глаз хватит — все земля одного хозяина. До самого горизонта все ихнее. И небо тоже. Власти стерегут эти земли. Если кому своровать захочется чего-нибудь, то в этих краях поживиться нечем, разве что засохшей травой. Правда, есть маис. Но гром нас разрази, если кто-нибудь из наших решится украсть початок.

Власти остаются за хозяина асьенды. Я никогда и не видела хозяина, а вот власти постоянно здесь. Хозяин к асьенде даже близко не подъезжает. Со свистом они пролетают через развилку в своих лимузинах или на джипах. Но боже упаси, если кто отважится тайком клочок земли засеять или дерево срубить. Без разрешения не имеешь права взять стручок тамаринда, простого тамаринда, который вообще ничего не стоит. Зачастую человек ни души не видит на дороге, и ему может захотеться просто так под деревья зайти и поднять упавший плод манго или агуакате. Но это очень опасно, власти могут появиться неизвестно откуда. Эти зверюги издалека точно попадают. Они в кустах или за камнями прячутся. Иногда на манговые деревья залезают. Наедятся манго да там же и отсыпаются.

Они всегда все охраняют, потому что, как говорится, и праведник согрешить может. Вот они и следят за нами, как бы не утащили чего. А честнее нас в мире никого нет.

Не буду врать, иногда они нам дрова разрешали собирать в асьенде.

Нет, видно, несчастная душа белокурого горемыки до сих пор скитается в этих местах, ведь останки его даже не захоронили, а если их стервятники склевали, все равно хоть кости, зарыть бы надо было. А может, его собаки сожрали? Говорила же мне мама, что в тридцать втором году собаки трупы ели. Такой голод был, что зверю и тому нечего поесть было. Даже авокадо, которое собаки так любят, и то нельзя было найти. А еще хуже, что люди, которые поросят откармливали, свинину продать не могли: поросята тоже трупы ели, и люди боялись есть свинину. Все это было в Санта-Текле, рассказывала мама.

Да, так о чем я говорила-то? Ах да! Значит, смерть того белокурого была здесь последней. Это почти сорок лет тому назад.

Может, потому мы и смирились со смертью Хустино? Свершилась воля божья и воля этих бандитов.

Не люблю вспоминать про это. Совсем недавно его не стало.

Я тоже здешняя, из этих краев. Я жена Элио Эрнандеса, которого власти схватили. Досталось ему крепко, когда его брали. Били прикладами и по спине, и по голове.

Он вернулся с гор, хотел дома поспать и на них напоролся. Вместе с Эмилио Рамиресом они пришли. Этого тут же и сцапали, а Элио бросился бежать. Но запутался в лианах и упал. Вот тут-то они впятером на него навалились и давай бить прикладами по чему попало, пока он замертво не упал. Я кричала:

— Убийцы, не трогайте его!

— Почему ты, мерзавец, побежал? Ну куда ты убежишь?

Когда они повели захваченных, мы все на улицу высыпали. Я с полуторагодовалым ребенком на руках. Полицейские по дороге срезали себе по палке гуайабо [14] Фруктовое тропическое дерево. , а когда поравнялись с толпой, бросились на нас и начали лупить всех подряд. Избитые Элио и Эмилио шли со связанными сзади руками и видели все это. Потом нас стали бить ногами.

— Шлюхи, — кричали полицейские, — всех вас прикончим!

А мы в ответ:

— Что мы вам сделали?

Потом их увели к автобусной остановке, где стояли другие мужчины. Но полицейские тут же вернулись. И за то, что мы все еще не разошлись по домам, опять принялись нас дубасить. У меня отняли ребенка и так ударили его по голове, что чуть не убили. Потом стали меня палками бить по спине, по голове, по рукам. Всю синяками разукрасили. Били до тех пор, пока сами не устали. Бросили меня и пошли туда, где лежали в крови Эмилио и Элио. Кто-то успел прикрыть их головы тряпкой. А может, это сами полицейские сделали, чтобы схваченные не видели ничего, хотя полицейским наплевать, видит кто или нет их «подвиги». Подняли они несчастных на ноги, потащили в селение и давай снова бить — прикладами, ногами, руками. Удары сыпались градом куда попало. Даже пена на губах полицейских выступила. Элио после очередного удара прикладом по голове упал как подкошенный.

Тогда полицейский сказал Эмилио:

— Если он твой дружок, подними его, не будь тряпкой.

Эмилио повернулся, чтобы взглянуть на Элио, но не мог даже руки ему протянуть, руки-то за спиной были связаны.

Элио в это время пришел в себя и, опираясь на локоть, попытался встать. И когда это ему с трудом удалось, его опять начали бить прикладами.

На наши крики, а орали мы так, что во всем селении слышно было, народу на улице много собралось. Люди спрашивали, что тут происходит. Потом задержанных снова потащили на автобусную остановку, теперь уж почти волоком. Мы двинулись следом. Бросили полицейские наших мужчин на землю — и к нам:

— А вам, шлюхи, чего надо?

— Муж это мой, Элио.

— Вот оно что, стерва! Как тебя зовут?

Старший над, ними, капрал, достал записную книжечку.