Омар Кабесас - Горы высокие...

Ну а что можно сделать, коли живешь бедно? И ни в чем-то разобраться не можешь. Только и остается, что на судьбу жаловаться. Оно так и бывает, пока у человека нет ясности. А сколько пакостей власти могут тебе сделать! После того как я однажды спросила у Хосе, что значит быть сознательным или что-то в этом роде, он и объяснил мне. И стало понятно, откуда всякие пакости идут и почему власти так нагло ведут себя.

Надо знать, почему это все так. Наверное, больше всего меня смех разбирает потому, что я понимаю: им-то хочется, чтобы я тряслась перед ними, места себе не находила. Конечно, за девочку я боюсь. Жизнь бы за нее отдала. Но трястись перед ними — ни за что!

Хосе не раз мне советовал: с властями, пока можно, надо быть уважительной. Не надо открыто вражду выказывать, дразнить не надо и убегать от них тоже не надо — они стрелять начинают. Если ты видишь, что цепляются к тебе, значит, чего-то хотят. Значит, смотрят, как ты отвечать будешь, и думают, как бы тебе голову свернуть. Не надо самой поддаваться на их уловки. Своего можно добиться и без того, чтобы трястись перед ними. Так меня учил Хосе.

Видишь ли, раньше мы не знали ни вилок, ни ложек, которые блестят, будто серебряные или золотые. Миски у нас были из высушенной тыквы, ложки из хикаро [19] Тропическое дерево, из твердой скорлупы плодов которого крестьяне делают чашки, миски, ложки. . Металлические, «будто серебряные», рот обжигают, а из хикаро — нет. Ешь горячую похлебку, и хоть бы что. На скатерти есть тоже не приходилось, ну, это вроде тех, в которые маисовые лепешки-тортильи заворачивают, только побольше и с цветочками по краям, из материи наподобие шелковой, тонкой такой, мягкой, как бархат или голубиное перышко. А тут еще и стулья появились. Прямо рай настал. Чего нам еще не хватает?

Хоть, правда, этот умник, чертов гринго [20] Презрительное название американцев. — инструктор, нас за людей не считает, но все равно — боже упаси, чтобы эту жизнь я на другую променял.

Мясо каждый день едим. Вначале без привычки мне даже тяжело было, живот болел. Тортильи больше не едим, и к этому не так легко было привыкнуть. Дают хлеб, намазанный чем-то, что маргарином или чесночным маслом называют. Да чего там говорить! Все равно не поймете.

Другой инструктор — китаец, по-испански очень плохо говорит, что-то все тараторит, но как преподаватель — да, он дело знает.

Скажу про пюре, например. Такого я не знал раньше. А теперь могу объяснить: что-то вроде маисовой каши, но только из картошки. Вы не поверите, просто протертая картошка на воде. Поначалу тошнит от него, есть не хочется, невкусно, да еще поверх несколько стебельков петрушки положено. А потом привыкаешь. Жратва богов.

Можно было бы принести вам немного на пробу, но у нас на выходе каждого обыскивают. Только мне не хватало, чтобы у меня пюре нашли! Я даже не представляю, почему оно так называется. Как на духу говорю, на дерьмо оно, это пюре, похоже. И воняет. Вот и поймите, как его через силу есть приходится. В конце концов привыкнуть можно. Говорят, что это во Франции выдумали. Не знаю. В тех странах народ горазд на выдумки.

По утрам нам дают стакан апельсинового сока и стакан молока, которое югуром называют. Сок — штука хорошая, но зато этот югур — блевотина, простите за слово. И приходится его как касторку глотать. Вначале я ради предосторожности нос затыкал. А теперь стоит мне только подумать, что это хорошо, и ничего, идет. Югур надо пить как наше гуаро — не смакуя, а то все назад пойдет. И уже тогда верняком накажут. Так оно и случилось однажды. И зачем тому бедняге это было нужно? Начальник сказал нам тогда: «Ну и мерзавцы вы все. Больше ни видеть, ни слышать не хочу про ваши штучки. Имейте в виду».

И действительно, ведь живем мы будто принцы.

— Чтобы вы могли родину защищать, — говорит гринго, — вам нужно хорошо питаться.

За такое довольство мы не можем людей подводить. Каждый должен быть готов защищать родину от врагов, не щадя ни брата, ни свата. Да что там — мать родную не щадя. Может, подумаете, слишком загибаю, но, поверьте, Запад в опасности. И мы знаем, что самая большая опасность для западного мира — это то, что наши инструктора называют «народом», Инструктор громко спрашивает:

— Кто наш злейший враг?

А мы хором кричим:

— Народ!

И дальше в таком же духе:

— Кто злейший враг демократии?

Мы дружно отвечаем:

— Народ.

— Громче! — приказывает он нам, и мы орем что есть мочи:

— На-род! На-род! На-род!

Сами понимаете, что это я вам все по секрету говорю. Нас называют «особыми», «специальными». Стараются, чтобы каждый из нас хорошо это понял. Конечно, мы особые. Если бы это было не так, зачем тогда на нас столько денег тратить, такую шикарную житуху нам устраивать?

Даже сыр и тот нам дают особый. Сверху он красный, а внутри желтый, будто золото.

Да чего там говорить! Мог ли я, католик, в моей сволочной жизни мечтать когда-нибудь о таком? Нет, это не для всех. Это только для особых. Наши инструктора — все иностранцы, кроме начальника. А того почти и не бывает. Изредка придет спросить, как наша учеба, как дисциплина. Мы хором должны ему отвечать:

— Ради родины стараемся!

Все это я вам, кум, по секрету рассказываю. Смотрите, никому ни гугу.

Есть у нас инструктора по таким делам, что вам даже и не снилось. Например, по искусству, ну да, так у нас называют военное дело. А еще нас сихологии учат, сказать по-другому — как можно одними словами заставить людей раскалываться. Вы же знаете, что не все физической силой выжать из человека можно. Есть люди, которые и со слов все понимают. Этой сихологией да еще электрическими аппаратами всего можно добиться.

Спасти от опасности демократию мы сможем, если будем крепкими. Но берегитесь, ежели проболтаетесь, кум. Давно известно, какая цена тому, что по пьянке говорится. Да я могу заявить, что вы специально меня пригласили, чтобы споить и выведать кое-что. Да нет, нет, не бойтесь! Ну, еще по последней. Я, кум, угощаю, не кисни. И чтоб не дрыхнуть!

Ну так вот, значит… Гринго говорит, что нашему народу душу отравили. Нужно промыть ему мозги. Это по-ученому. Мы этого не понимаем, потому как мы — страны отсталые. Не в том дело, что мы глупые, а в том, что мы неграмотные. Как кто-то говорит: лодыри мы, лень родилась прежде нас.

Нам не повезло, что нас испанцы завоевали. Выпивохи они были хорошие. А туда, на север, англичане пришли. Эти знают дело. Англичане покончили с индейцами, а испанцы нет. В этом их большая ошибка. Вы же знаете, я не к тому, чтобы ругать, а к тому, что мы, индейцы, ленивые и очень хотим, чтобы нам все с неба упало. Мы всегда на все согласны. Вот я, например. Если бы у меня не хватило духу в город уйти, был бы я такой же, как вы. Не в обиду будь сказано. Жил бы, с маиса на фасоль перебивался. То, что вы едите, разве можно едой назвать? Например, в Соединенных Штатах маисом только поросят и лошадей кормят, а для вас здесь маисовая тортилья с солью — радость.