Омар Кабесас - Горы высокие...

«Ну ладно, тебе лучше знать».

И вот я с шести утра за вертушкой, на которой отец шнурки вьет. Этим мы и жили. Он покупал волокно и из него шнурки скручивал, которые продавал в городе по хорошей цене в мастерскую, где карнавальные ракеты-шутихи делали. Верчу я вертушку, а отец с нитью в руке все отходит и отходит назад. Клубок становится все толще и толще, отец далеко отходит. От работы руки мои окрепли. Я такая сильная стала, что могла и корзину с маисом поднять.

Мама все удивлялась: «Нет, чтобы мне помочь маисовые початки лущить, тортильи делать, постирать белье или фасоль с маисом приготовить, тебя все куда потяжелее тянет».

Как мне нравилось вернуться домой усталой! Пот в три ручья, но я довольна, оттого что дело мое мне по душе.

Мой отец с клубками на спине был похож на кокосовую пальму, на которой орехи висят. А себя я так и запомнила — у колеса вертушки. На хлеб я с малолетства зарабатывала.

«Папа, подожди меня!»

«Поскорее, дочка, уже полдень».

И помню, стою я позади отца и вижу — тени уже нет. Значит, уже двенадцать. Если тени не видно, стало быть, солнце точно над тобой.

Когда подросла немного, стали меня брать на побережье хлопок собирать. Рот у меня не закрывался от удивления: море, которое падает с неба, облака, словно белые барашки, надо мной плывут. Любила я вдаль глядеть, наблюдать, как встает рассвет. Нам учительница говорила, что морская вода, словно дымок или пар, кверху поднимается, а потом эта же вода дождем на землю падает.

Про все про это я думала, когда в сомбреро ходила по полю и собирала хлопок. А после работы просила отца сходить вместе со мной на берег ракушки пособирать. Он любил крабов искать. Иногда мы ловили хутий [25] Небольшие грызуны, мясо которых съедобно. , которых продавали тем, кто приезжал на пляж.

Значит, вода поднимается по невидимой реке в небо. Вот поэтому зимой и льет как из ведра. Бывают страшные бури с ливнями, когда с неба лягушки и змеи падают. Раньше я думала, что такого не бывает. Ну а если знаешь, что вода с земли поднимается на небо, почему же этому не быть?! На побережье мы жили два, а то и три месяца. А когда возвращались домой, устраивали большой праздник, молились пресвятой богородице за то, что мы все живы и здоровы и домой добрались.

В тот же день, когда уже были дома, шли купаться на речку и отдыхали там до полудня. Мы шлепали по воде, охотились за водяными жуками. Мама в это время стирала белье. То и дело слышался ее голос:

«Убивать грешно. Довольно визжать. Не касайтесь своих глаз руками после водяного жука, а не то они слипнутся».

Она присматривала за тем, чтобы мы к омуту близко не подходили. Там водоворот был, нас могло в глубину засосать.

Наигравшись в воде, мы грелись на солнце. Смотрела я в небо и думала: «Вот по этой летящей в небо струйке дыма уходят дети, когда умирают. Ангелы не потому могут летать, что у них крылья есть, а потому, что они могут плавать в воздухе, в котором много, например, рек невидимых. Ангелочков нет на свете. Это души умерших младенцев летают, место себе подыскивают. Умирает только тело. После смерти ему не больно. Больно только перед смертью, когда человек последний вздох делает. Это душа от тела отделяется».

Наверное, люди всегда в такое верить будут. Когда умирает человек, которого ты очень любил, надежда остается. Может, души ушедших поселяются в наших головах? Потому и не можем мы забыть никогда наших близких. Неправду люди говорят, что покойника зарыли и про него забыли. В жизни так не бывает. Когда кто-нибудь от нас уходит насовсем, все равно целую вечность память о нем нас мучает, особенно если это сын, кровинушка родная. Сердце до боли сжимается, всякий раз щемит. Только мать такую боль знает. Это враки, что можно забыть покойного. Память о нем никогда тебя не покидает.

Очень я люблю туман над землей. Это и есть река, в которой души плавают, плавают ангелы, которые раньше были детками малыми. Мой отец говорил мне, что надо верить во все это, потому что только так в жизни смысл можно найти.

И вот за то, что я много про все думала и про все спрашивала, мама меня называла «почемучкой». Потом мне Хосе на многое глаза открыл. Сказал, что невидимых рек и душ не бывает. А ему я верю, он всегда прав. Но все-таки у каждого своя искорка есть, которая велит и верить и не верить до тех пор, пока кто-нибудь хорошо не объяснит непонятное.

Про отца я уж и не говорю. Он верил в домовых, ведьм, в кадэхо. И не только верил, а не раз с ними встречался. Он был немного с хитринкой и потому рассказывал про свои встречи вроде нам в назидание. Мне он о них говорил, когда мы шнурки с ним крутили или когда маис лущили. А может, он говорил, чтобы попугать нас. Иногда я начну про ведьму думать и уснуть не могу. Я ее представляла точно такой, как отец рассказывал, или такой, как Чепе потом на полном серьезе описывал.

Не знаю, почему нам приходится жить в страхе вечном. Может, потому, что искорка надежды живет в каждом из нас? Как-то еще давно Хосе мне сказал: только глупый одной надеждой живет. Я никогда в это не верила. Но поняла, что он хотел сказать. Надежда нас тоже кормит. Нет, не та надежда, которой глупый живет, а надежда человека, когда ему все ясно.

В тот день мы пошли в кафедральный собор Сан-Сальвадора. Все началось из-за убийства Хустино Гуардадо на дороге в Илобаско, где у него маленькое ранчо было. Однажды ночью к нему в дом ворвались четверо национальных гвардейцев, ну, тех, которые с автоматами ходят. Избили его дубинками, выгнали детей и жену на улицу и сожгли дом. Хустино Гуардадо — мой дядя.

Самого его куда-то увели. На следующий день люди нашли его изуродованный труп. Голова была насажена на кол, выдернутый из ограды, а тело лежало неподалеку в канаве.

Возмущению нашему не было конца, но мы не знали, что делать. Мы все любили Хустино. Такой смерти он не заслужил. Это был трудолюбивый, добрый человек, кормилец семьи и опора для моей бабушки Лупе. Он всегда ей по дому помогал.

Четверку, которая увела дядю, знали во всей округе. Чуть не все здешние мужчины поднялись.

— Хустино никогда никого пальцем не тронул, хороший человек был!

— Помог нам организовать демонстрацию у банка, где мы просили снизить цены на семена и удобрения. Только и всего, что он сделал.

— Так оставлять это нельзя! Надо что-то предпринять в память о погибшем товарище.

Сколотилась группа мужчин. Вооружившись палками и мачете, они отправились разыскивать убийц. Искали по всем домам. Вскоре одного за другим убийц нашли и под конвоем крестьян привели на место преступления. И вот они перед нами. Дрожат от страха, словно курицы мокрые.

— Мы в отличие от вас не убийцы, — заявили наши мужчины и заставили бандитов выкопать могилу для Хустино. Выкопать там же, где его убили.