Омар Кабесас - Горы высокие...

И еще заставили их встать на колени, просить у покойника прощения и прочитать молитву. Мы стояли вокруг с мачете наготове, а убийцы молились под палящими лучами солнца.

— Мы — гражданская власть, — хныкали они.

— Вы власть убийц, — отвечали им наши компаньерос.

А чтобы покойник их простил, заставили каждого из них бросить в могилу хотя бы по лопате земли. После похорон мы их отпустили, еще раз сказав, что делаем это потому, что мы не убийцы какие-нибудь, а христиане.

Так мой дядя Хустино, сын бабушки Лупе, был отомщен.

Но мы и представить себе не могли, какие муки нам придется испытать за то, что мы посмели тронуть гвардейцев.

Когда власти узнали, что произошло, они сразу же послали джипы с солдатами, вертолет и даже самолет. Устроили самую настоящую бойню. Многих убили. Сжигали дома, насиловали женщин, избивали детей. Даже животным и тем досталось. Стреляли по курам и поросятам. Исполосовали штыками быков и лошадей. Некоторым мужчинам вместе с женами и детьми удалось бежать по глухим тропинкам в горы и леса.

Через пять дней голод, москиты и хищные звери заставили нас вернуться в поселок. За это время в семи департаментах прошли повальные обыски. Почти все ранчо, хозяева которых отомстили за смерть Хустино, были сожжены.

В газетах об этом не писалось. Люди не могли работать в этих условиях.

Вот тогда-то мы и решили занять кафедральный собор. Сделать так вам предложила прибывшая группа студентов и преподавателей. Мы уже были хорошо организованы и потому сразу согласились, рассчитывая на то, что о нашем положении напишут в газетах.

В назначенный день сто двадцать крестьян, а также студенты и преподаватели пошли к мессе.

Примерно в десять утра, когда месса закончилась, мы, спокойно опустив головы, остались сидеть на своих местах. Вскоре кто-то приказал закрыть двери. Тогда священник, убиравший святые чаши и вино для причастия, прекратил свое занятие, подошел к нам и спросил:

— Что вы делаете? — И добавил: — Вам лучше уйти.

Мы ответили ему, что не двинемся с места и некоторое время пробудем здесь. И попросили у него ключи, которыми запираются замки на засовах соборных дверей.

А поскольку священник не пожелал отдать нам связку ключей, нам пришлось достать заранее припасенный напильник и распилить дужки замков, которыми собор закрывался изнутри, и тут же повесить их так, чтобы снаружи двери нельзя было открыть. Незапертой оставили только маленькую дверцу, ведущую на паперть. Двое студентов и трое преподавателей встали возле этой дверцы в качестве привратников и объясняли всем приходившим крестить или на конфирмацию, что по таким-то и таким-то причинам сегодня службы в соборе не состоятся. А тех, кто заходил просто помолиться, они просили сделать это по возможности скорее и удалиться. Мы разрешали остаться в соборе только тем, кто пожелал присоединиться к нам в знак протеста против бесчинств в департаменте Чалатенанго.

Прихожане выслушивали нас, крестились и пускались наутек. Часам к двенадцати мы все, кроме наших «привратников», уже сидели внутри. Они стояли снаружи у чуть приоткрытой главной двери и через мегафон произносили речи. Это было что-то вроде митинга для толпившихся у собора зевак.

Все остальные сидели внутри в готовности наглухо закрыться, когда это потребуется. Собор сразу же окружила полиция. Появились патрульные полицейские машины.

Через некоторое время мы начали получать помощь от населения. Люди несли нам продукты, одежду, аспирин, медицинский спирт. На стены собора кто-то повесил простыни с написанными на них лозунгами.

В час дня пришел какой-то священник и попытался убедить нас покинуть помещение. Он сказал мне:

— Послушайте, вы избрали самое неподходящее место. Будет лучше, если вы уйдете. Нет необходимости подвергать себя опасности. Мы знаем, что причины вашего поведения весьма основательны, но не следует добавлять новое к тому, что уже случилось.

— Монсеньор, — обратился к нему один из студентов (хотя до сих пор мне было известно, что в городе так обращались только к архиепископу), — мы уверены, что вы и все христиане не допустите, чтобы с нами что-то случилось.

Священник ответил:

— Я вас предупредил. Если вы хотите, можете остаться. Единственное, о чем я вас прошу, так это об уважении ко всему, что здесь есть. Это вещи святые.

Один из наших ответил на это так:

— Не волнуйтесь, монсеньор, мы люди честные, и, как вы могли убедиться, наш протест носит мирный характер. Ни у кого из нас нет с собой оружия, даже мачете.

Монсеньор не сдавался:

— Да, но я вижу, что вы на все способны, вы уже сломали замки на дверных засовах.

Мы тоже настаивали:

— Да, монсеньор, но падре не пожелал отдать нам ключи, поэтому в целях безопасности и для того, чтобы можно было закрыть двери, мы так и сделали.

Монсеньор был вне себя, но постарался это скрыть и все время нервно одергивал свою красную сутану. Казалось, он вот-вот ее порвет.

Один студент сказал:

— Послушайте, монсеньор, мы ведь не виноваты.

На что тот ответил:

— Да, но вы забыли, что находитесь в святая святых сальвадорского католицизма.

Я ведь не привыкла не только с монсеньорами разговаривать, но даже и с простым пономарем. А тут вдруг откуда что взялось.

— Вот именно потому мы и здесь, монсеньор!

Вдруг появился еще один священник. Одет он был лучше первого. «Красивая смена караула», — отметила я про себя. Кто-то прошептал: «Это архиепископ». И, пока он шел, все повторяли: «Архиепископ, архиепископ».

Ходили разговоры, что он за нас. Мы про это слышали и потому встретили его аплодисментами. Он такого не ожидал и заулыбался. Потом сказал монсеньору, что все в порядке, он разрешает нам здесь остаться и надеется, что недоразумений со священным имуществом не будет.

Видимо испугавшись большого количества присутствовавших, он сказал:

— Однако вас здесь многовато. Тогда один из организаторов уточнил:

— Сеньор архиепископ, нас сто тридцать. Сто двадцать пришли из Чалатенанго. Это крестьяне. И десять местных.

Архиепископ сообщил нам, что он обо всем знает, что сегодня у него состоится встреча с властями для скорейшего решения проблемы. Нашего организатора провели по собору, чтобы показать наиболее безопасные места, где людям можно спрятаться при чрезвычайных обстоятельствах. После этого священники ушли.

В три часа дня мы устроили «обедоужин», и очень обильный. Еду нам принесли в полиэтиленовых пакетах из столовой и с рынка. Мне никогда так вкусно есть не доводилось. Чтобы продукты не испортились, пришлось съесть все. Прямо скажем, наелись до отвала.

Через некоторое время вернулся монсеньор и отобрал двоих для приготовления пищи, Он сказал, что только они могут входить в святую соборную кухню. И дальше пояснил: