Дмитрий Ахметшин - Пропавшие люди

— Я бы на твоём месте давно уже того, — не унимается Сургучев.

— Что — того?

— Свалил отсюда. С таким-то капиталом.

— Ты и на своём месте вполне можешь это сделать. Ты ведь очень неплох в своём деле. Такие люди везде смогут устроиться.

Сургучев откидывается на спинку стула.

— Это верно. С удовольствием съездил бы в какую-нибудь басурманию, попугать ихних девок. Но это ведь надо суетиться. А я суеты не люблю.

Лиходеев морщится, закуривает.

— Ты как говно, Серёга. В какую сторону понесёт, туда и следуешь.

— Не. К немцам я не поплыву. Сам подумай, ну кому я там такой нужен? Возьмут меня на работу как барабанщика или как программиста на Java, будут платить реальное лавэ. Буду ходить, как ты, в этих пидорских шмотках. На работу не опоздай. На вокзале не спи. Пива на рабочем месте не пей… там даже жигулёвского нет! Буду заказывать из-за гранцы. Писать мамаше: мамаша, вышлите-ка мне пару палеток жигуля, соскучился я по родной «Балтике». Это ещё и к тому, что буду я ругаться матом, и никто не будет меня понимать.

Секунд десять Лиходеев размышляет, при чём тут Германия, и, наконец, понимает что под немцами Сургучев имеет ввиду всех иностранцев вообще. Говорит:

— Будешь пить экспортное.

— Да ну тебя, — Сургучев с шумом отхлёбывает из чашки, оставляя на донышке чаинки и сахар. Привстаёт, отчего стол и стул разъезжаются в разные стороны, распираемые его пузом. Машет бармену, требуя наполнить чашку снова.

— Хороший у тебя тут чаёк. Настоящий.

Лиходеев не реагирует, и Сургучев прибавляет всё с той же усмешкой: «Это ведь тоже твой бар. Никто не знает, а на каждой офицанточке здесь отпечаток твоего хрена. И на каждом столе. Вот здесь», — он хлопает ладонью. Салфетница покачнулась и опрокинулась набок.

— Да нет, — вяло отмахивается Лиходеев. — Просто мне нравится сюда приходить.

Через некоторое время он говорит:

— Мне довелось побывать в Лондоне. Настоящая мечта. Если бы у меня был выбор, где родиться, я бы выбрал этот город.

— И что же? Слабо собрать манатки по всем своим хатам и взять за шкирку жену? Сам сдрейфил.

Лиходеев качает головой.

— Нет. Я дал себе зарок периодически туда приезжать.

Сургуч задумчиво кивает. За шторами туч снаружи неотвратимо приближается ночь, но пока ещё светло. А здесь вечный аквамариновый полумрак. В баре нет часов, здесь у каждого своё время.

Молчат, каждый занят своими мыслями. В колонках играет «My December» Linkin Park. Очень необычная для этого места песня. Можно сказать исключительная. Лиходеев с лёгким недоумением смотрит на бармена; тот, болтая с кем-то из завсегдатаев, достаёт из пузатого холодильника лёд. Холодильник древний, советский, марки «Зеленодольск МИР», переделанный под нужды кафе. Говорят, из таких делали броню для танков. Или наоборот — танки в них переплавляли. А возможно всё это просто утка. Сейчас уже не поймёшь.

Скрипит карандаш — Сургучев что-то деловито строчит в блокнот. Лиходеев улыбается — и три года назад, когда они познакомились, он таскал с собой блокнот и обгрызенный с одного конца карандаш. Песни, стихи, большей частью в стиле раннего Летова и Дягилевой, которые мало кто видел, да и по большей части никому кроме автора не интересные. Впрочем, автор сам не стремился к всеобщей славе. Раньше Арс часто любил шутить, что в день, когда наступит конец света, они сыграют концерт, и в этот день репертуар «Странных снов» будет целиком состоять из песен Сургучева.

Блокноты были всё время разные, чистые странички кончались там с чудовищной скоростью. А может быть, он их просто терял. Или подтирался ими в минуты печали, безденежья или отсутствия пригодной газеты.

— Серёг, у тебя нет такого чувства, что мы всё-таки потихоньку меняемся? Вот психологи говорят — твоя личность формируется только в процессе взросления. А в действительности ты как был рожей пять лет назад, так и остался. Мне тут подумалось, что мы, старики, всё же потихоньку меняемся. Конечно, тяжёлые, как пивные бочки, и ветер перемен нас не сразу сдвигает, но потихоньку-полегоньку начинает катить. То в одну сторону, то в другую. Что скажешь?

— Подожди, дай мне дописать.

Написанные корявым почерком слова складываются в строчки, а те — в куплеты. А может быть, в танка. Этот бородатый любитель чая не так прост, как кажется на первый взгляд. Лиходеев не может разобрать слов, да он и не пытается. Сургуч откладывает карандаш, морщится, как человек против своей воли втянутый в серьёзный разговор. Снимает очки.

— Что ты имеешь ввиду?

Лиходеев ухмыляется, катая на языке пошлую шутку.

— А я что имею…

Сургуч хохочет, хлопая по столу ладонью. Показывает гнилые зубы:

— Ладно, а теперь давай серьёзно.

— Я говорю, даже рыба может выброситься на берег. Погреться на песочке.

Сургучев смотрит на приятеля как на затесавшегося в клетку к волнистым попугайчикам воробья.

— Китаёзы вон любят рыбу. Хотя я не фанат их кухни.

У Лиходеева звонит телефон. Старенькая раскладушка верещит рингтоном, заглушая льющийся из колонок джаз. Он берёт трубку, слушает и отвечает:

— На репе.

Сургуч понимающе ухмыляется. Выбивает пальцами на краешке стола ритм.

— Сургучев пишет песни, я собираюсь сыграть. На чём? — Он стучит по столу вилкой с насаженной на неё креветкой. Косится на девушек. Одна из них пьёт мартини, другая болтает с барменом. — На клавишах чьего-нибудь сердца, например. Ты нашла Немилова? Нет? Ну, на меня-то зачем орать? Как мы будем репетировать без вокалиста и гитары?.. Да засунь ты знаешь куда этот свой минус!

Он захлопывает телефон. Морщится, как от зубной боли, на лбу собираются складки.

— Второй раз подряд не приходить на репетицию — это вполне в его стиле. Непредсказуемо и глупо.

Некоторое время они с Сургучевым смотрят друг на друга.

— Я мог бы потратить своё время с большей пользой, — начинает Лиходеев. Он хмурится, вертит в руках стакан.

Сургучев утирается салфеткой. Смотрит в окно, где за лабиринтом жилых кварталов и гаражным массивом укрылась репетиционная база. Очень удобно, всего десять минут ходьбы.

— Пошёл я, в общем, домой. Такие заведеница немного не в моём вкусе, а Арса ждать смысла уже нет.

Вставая, он прячет в могучей ладони чашку, запихивает в карман. Подмигивает товарищу:

— Интересно, будешь звать охрану?

— Не хочешь ей подработать? — парирует Лиходеев. — Я слышал, здесь набирают неотесанных бородатых неандертальцев. Не забудь, после завтра следующая репетиция.

Сургучев кивает, водружает на нос очки и начинает, раздвигая мебель и шумно пыхтя, пробираться к выходу.

Кирилл раз за разом слушает диск. Наушники-вкладыши впитали тепло тела и, казалось, стали его частью, этакими футуристическими имплантатами. Что бы там сказали на эту тему древние греки?.. Могли, например, обозвать Кирилла Homo Musician…