Анна Исакова - Ах, эта черная луна! [Журнальный вариант]

Юцер (качает головой): Нет.

Гец (вздыхает): Счастливец. Какой же ты счастливец!

(Действие происходит в больничном саду, в старой, полусгнившей беседке, закрытой от посторонних глаз густыми зарослями дикого винограда, называемого также бостонским плющом. В беседке — две трухлявые серые деревянные скамьи, между ними — стол. Недалеко от беседки на траве расположился милиционер. Разговор ведется тихими голосами. Милиционер дремлет. По его расслабленной позе видно, что подслушивать он не собирается.)

Гец: Слава пришла в восторг от «власти мертвецов». Она собирается опубликовать твои мысли в качестве своего научного открытия.

Юцер: Наконец-то мои мысли будут опубликованы! Кстати, ты сказал ей, что я украл это открытие?

Гец: Упаси Бог! Я вообще не вмешиваюсь в ваши отношения. Ты ее пациент, а я только сторонний наблюдатель.

Юцер: По-моему, ты поступаешь дурно. Слава — неплохая баба.

Гец: Есть еще порох в пороховницах? Ну, давай, давай! Ты уложишь ее в три присеста.

Юцер: Твоя профессия раскрепощает тебя сверх всякой меры. Теперь я понимаю, откуда твоя Сарра набралась смелости рассказывать за праздничным столом о приключениях шишки с бородавкой в туалете.

Гец: Не пытайся делать психоанализ моей персоны. Ты невежда, набравшийся кое-каких сведений об этом опасном предмете у жены. Нет ничего хуже нахала, оперирующего тремя постулатами неизвестной ему веры.

Юцер: А я все же попытаюсь. Чем еще я могу здесь заниматься? Реальная жизнь у меня отнята. Я покорно стою в очереди в туалет, хотя по вашим внутренним правилам мог бы мочиться на любой куст этого сада.

Гец (встревоженно): Выброси это из головы! Тебя перестанут выпускать в сад.

Юцер (рассерженно): Мне нечего выбрасывать из головы, в моей голове никогда не было подобных мыслей! Для того, чтобы действительно не сойти с ума в этом райском месте, мне нужно чем-то себя занять. Скажем, обсудить мою неудавшуюся жизнь. Не хочешь говорить об этом в рамках психологии, давай гадать на Таро. Я, правда, понимаю в этой материи еще меньше, чем в психоанализе, но кое-каким понятиям Мали меня обучила. Ты у нас кто? Мали считала тебя королем кубков. Правда, ты прошел три стадии. Когда вы познакомились, ты был пажем кубков — светловолосый юноша, склонный к раздумьям, в меру услужливый, работоспособный. Если бы не желание насолить папаше, ты бы вполне преуспел в бизнесе. В конечном счете, империя старика Гойцмана легла бы тяжелой ношей на твои хрупкие плечи. Ты это знал, к этому втайне готовился и наверняка стал бы не врачом, а лесопромышленником.

Гец: Чепуха на постном масле!

Юцер: Чепуха не способна разозлить рассудительного Геца. Ты знаешь, что все сказанное мной — правда. Но… и к этому аспекту Таро покойница относилась особо внимательно… у тебя и в молодости была темная сторона… скажем так, перевернутая карта твоей молодости показывает сильные, неуемные, с трудом обуздываемые желания, ради исполнения которых ты готов на все: соблазнение, коварство и даже обман.

Гец: А на какую карту она гадала, когда имела в виду тебя?

Юцер: Все по порядку. С возрастом ты перешел в разряд валета кубков. Вечный посланник, гонец судьбы, приглашение к танцу и уклонение от танца, если приглашение неожиданно оказалось принятым. Воздух, тронутый крылышками на башмаках Гермеса, обещание, которое нельзя выполнить… из нерешительности, Гец, из нежелания нести ношу… из хитрости. Да, да, из желания перехитрить судьбу. Гермес, божественный мошенник, раскачивающаяся в лесу ветка, объявляющая о присутствии того, кого уже нет! Как я не догадался сам!

Гец (хрипло): А кто тебе помог догадаться? Мали? Она так говорила обо мне?

Юцер: Она не говорила. Она гадала на валета кубков. А я узнал значение этой карты из старой книжки о Таро, которую Мали искала и не нашла. Я своровал ее и держал в своем столе. А в мой стол, как тебе известно, не посмел лезть никто, кроме Лени Каца. И разыскиваемая книжка была тому свидетельством. Ах, моя бедная Любушка! Когда меня забрали, она, наверное, тут же бросилась к моему письменному столу и не нашла в нем ничего интереснее старой растрепанной книжки и нескольких бумажек с глупостями, касающихся ленивых и суетных ангелов.

Гец: Мне пора идти. Продолжим наше гадание завтра.

Юцер (лукаво улыбаясь): Не стоит так торопиться, Гец. Прошло время, и Мали стала гадать на короля кубков. На солидного светловолосого мужчину, руководимого принципами, занятого наукой, серьезного, вдумчивого, готового протянуть руку помощи. Думаю, однако, что Мали несколько жульничала, раскладывая свои картинки. Она бдительно следила за тем, чтобы твоя карта не легла вверх ногами. Ни за какой другой картой наша общая любовь не следила столь внимательно.

Гец: В чем причина подобной осторожности?

Юцер: В теневой стороне твоей безупречной личности, Гец.

Гец: И что же скрывается в тени?

Юцер: Обман, Гец, двурушничество, злоба и скандал. А по большому счету карта обозначает потерю веры в добро.

Гец: У тебя есть претензии ко мне по поводу всех перечисленных параграфов?

Юцер: Разумеется, нет. Во всяком случае, до тех пор, пока Мали следила за тем, чтобы твоя карта ложилась головой кверху.

Гец: А потом?

Юцер: Насчет «потом» у меня есть несколько вопросов. Но об этом завтра. Ты ведь торопишься.

Гец (хмуро): Я могу побыть с тобой еще пять-десять минут.

Юцер: Завтра, завтра. Я устал. От ваших таблеток у меня чертовски болит голова.

Гец: А ты их выплевывай. Я выпишу тебе витамины.

Юцер: Значит ли это, что меня кормят ненужными мне лекарствами? Побойся Бога, Гец!

Гец: Успокаивающее тебе не повредит. Ты все еще на грани срыва. Слава считает, что эти таблетки тебе еще нужны. Я пробовал спорить, но последнее слово остается за ней.

Юцер: Со Славой я договорюсь. Спасибо за совет, друг.

(Эта памятная беседа происходила в доме Юцера после отъезда Любови. Разрешение на поездку домой, связанную с необходимостью передать на хранение Гецу, попечителю Любови, на время судебных и лечебных дел отца кое-какие ценности, дала Слава. Конвой стоял на кухне, где для этой цели нашлись и выпивка, и закуска. А Гец и Юцер расположились в гостиной, отделенной от кухни столовой и коридором. Даже если бы милиционеры не закусывали и не выпивали на кухне, звуки из гостиной до них бы не донеслись. И все-таки Гец и Юцер разговаривали полушепотом. А Гец, сидевший в кожаном кресле Юцера за его столом, во время разговора не спускал глаз с полуприкрытой двери в коридор.)

Юцер (бродит взглядом по стенам, мебели, картинам на стенах): Не надо было сюда приезжать. Разоренное гнездо — страшная штука.

Гец: Скоро ты сюда вернешься навсегда. Я в этом уверен. Вот только…