Анна Исакова - Ах, эта черная луна! [Журнальный вариант]

Юцер: Разве психиатрия управляется моралью?

Гец: Меняются времена, меняются нравы, а с ними меняются понятия добра и зла, то есть не только политика и поэзия, но еще и сумасшествие.

Юцер (пораженно): Ты предполагаешь, что люди начнут сходить с ума по-иному?

Гец: Они уже сходят с ума по-иному.

Юцер (задумчиво): Скорее, их сводят с ума по-другому. И знаешь, что? Я не приду завтра вечером к вам. Я буду лежать на диване в своей гостиной, курить трубку и думать ни о чем.

Гец: Что тебе мешает делать это у нас?

Юцер: София. Она погонит меня курить на балкон. А ты будешь занимать меня умными разговорами.

Гец: Ты мне не нравишься. По-моему, тебе понравилось быть сумасшедшим. Иди постриги ногти. Они тебе больше не нужны. Я уже сказал тебе, что Слава отправила заключение в суд. Она влюбилась в тебя, как кошка, и будет драться за тебя, как львица. Как ты это делаешь, Юцер? Как ты покоряешь женщин? Это — одна из загадок, которую я никак не могу разгадать.

Юцер (с досадой): Мы вернулись на тридцать лет назад. Я помню, как ты лежал на тахте, жрал шоколад и канючил насчет секрета покорения женщин. Я никогда никого не покорял, ясно? Никогда и никого. Если я желал женщину, она это чувствовала и приходила ко мне… или не приходила.

Гец: И тебя вовсе не волновало, придет она или не придет?

Юцер: В ранней молодости в этом вопросе был какой-то азарт. Придет или не придет?! А потом азарт исчез. Я думаю, это случилось после того, как меня изнасиловала Капа Сталь.

Гец (после недолгого молчания): А любил ли ты кого-нибудь, донжуан?

Юцер (отвечает немедленно, словно эта мысль давно примостилась на кончике его языка и только ждала, когда кто-нибудь пригласит ее выступить): Да! Да! Теперь я знаю это точно.

Гец (с большим любопытством): И кто же она?

Юцер: Любовь. Никогда и никого я не любил так, как ее. В ней есть все, что я искал. Она коварна, но она и предана. Я, единственный, нужен ей до отчаяния, хотя на самом деле ей не нужен никто. Она прекрасна и отвратительна, сильна и беспомощна одновременно. Ей открыты сердца людей, и она может одарить или убить, а порой способна на оба действия единовременно. Когда она рядом, я счастлив, когда ее нет рядом, моя жизнь теряет всякий смысл. Она забирается в мои сны, как в младенчестве забиралась в нашу с Мали постель. Ляжет сбоку, так деликатно и осторожно, но не пройдет и получаса, как вся кровать принадлежит ей, а мы ютимся по краям и боимся спугнуть это прекрасное видение.

Гец (нахмурившись): Ты говоришь о своей дочери так, как если бы она была чужой женщиной. Это болезнь, Юцер.

Юцер: Нет ничего здоровее моей любви. Она не требует обладания. Она чиста и возвышенна. Мали как-то учила Любовь, что цветы не надо срывать, потому что красоту все равно нельзя присвоить. А я не должен присваивать Любовь, она моя! И именно потому она будет любить меня больше, чем любого другого мужчину. Она не терпит, когда ее пытаются присвоить. Но она не готова отпустить тех, кто принадлежит ей. Мне кажется, она ненавидит Мали за то, что та посмела уйти без спроса.

Гец: Будь осторожен. Она может не позвать тебя во Франкфурт.

Юцер: Раньше могла. А теперь не может. С тех пор, как она повернула мою руку и нож в сердце Шурика, я стал непреложной частью ее самой. Я ее спас, Гец, а этого она не может ни простить, ни забыть. Я не хотел, чтобы она видела меня в этом дурацком халате, это правда. А еще я хотел закинуть крючок с приманкой. Она его проглотила. Ее бедный отец отказывается с ней встречаться! Она добьется его прощения и любви, чего бы ей это ни стоило! И так я буду вынужден ее мучить, отказываясь от всех милостей, которые она мне предложит, всю оставшуюся жизнь. Я всегда буду идти на казнь ради нее, и она всю жизнь будет ненавидеть и любить меня одновременно. Приглашение придет скоро. Так скоро, как позволят тамошние обстоятельства.

Гец: Лучше тебе остаться здесь и не устраивать себе и Любови пожизненное заключение в одной камере.

Юцер: Ни за что! Я скорее умру, чем откажусь быть рядом с ней.

Гец: Я был уверен, что ты любил Натали. Все были в этом уверены.

Юцер (хмурясь): Натали обладала одним качеством: она умела призывать к себе, если сказать проще, она умела быть желанной. Но напиться из этого источника никому не удавалось, и мне тоже не удалось. Я понял это в старой бане на Лене. Не буду рассказывать, чего мне стоило пробраться туда. Орфей не сделал большего ради того, чтобы увидеть Эвридику. И ее привели. О, как она была жалка! Ее глаза сверкали, но они глядели только на еду, и я готов был скормить ей свою собственную плоть. Она ограничилась помидором с хлебом. А потом блеск в ее глазах погас. Она насытилась. Так она насыщалась, когда после очередной безумной ссоры ухитрялась заполучить меня обратно. Насыщалась от одного того, что я пришел на ее зов. И становилась просто жилистой бабой, наполненной физиологией. Но раньше она умела разжечь в своих глазах искусственный блеск. А там, на Лене, ее на это не хватило. Она хотела секса, жадно, неразборчиво. Не любви, а секса, понимаешь? А я не смог. Такого со мной раньше не случалось. Даже с ужасной Капой это все же получалось. А тут — никак. Я гладил ее иссохшее тело, я ее жалел, я бы жизнь за нее отдал, но я не мог поступить с ней, как она того желала. Она обозлилась. Обозлилась настолько, что готова была заплатить охраннику за мою смерть. Это отпугнуло меня навсегда. В моем представлении она стала черной, огромной и ненасытной паучихой с огромным кровавым ртом.

Гец (задумчиво, припоминая): С тобой был подобный случай. В борделе города Брюгге. Проститутка попалась жалкая, она рассказывала тебе про свои беды, про больных родителей и чахоточного брата. У нее было рваное белье и кривая рука. Тогда ты тоже побрезговал ею, оставил вдвое больше денег, чем положено, и ушел.

Юцер (потрясенно, всматриваясь в память, обнаруживая следы давно забытого приключения): Боже мой! Боже мой! Значит, Натали увидела на моем лице отвращение. Отвращение и гнусную жалость. Она была права! За это нужно убивать! Я никогда не думал об этом так. Я виноват перед ней. Мне надо будет поехать в Юрмалу.

Гец: Уймись. Она остается злобной паучихой с окровавленным ртом. Она хотела убить тебя, и она чего-то такого наговорила Мали, чего та не смогла выдержать. На нее обозлилась даже Ведьма. Кстати, не знаешь почему?

Юцер: Знаю. Натали заставила Ведьму свидетельствовать в пользу подложного завещания относительно дачного дома ее кузена. Давать ложные показания. Поначалу старуха была убеждена, что все это невинная игра, а потом узнала, что помогла своей бывшей хозяйке обобрать бедную вдову с тремя детьми. Все! Все! Мы уже докопались до самого дна помойного ведра нашей жизни. Скажи, ты всегда доводишь своих пациентов до такой жути? Когда я носил костюм и шляпу, ты не пытался запустить в меня свои ручищи так глубоко. А в этом халате без пояса я совершенно беззащитен. У тебя чертовски опасная профессия.