Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Потерпев в Москве полную неудачу, он отправился по провинциям. Там он нередко впечатлял. Из Америки, из Голливуда, фотографировал кинозвёзд! Директор одной поселковой школы, удовлетворённый фотографиями, на которых он и его семья оказались симпатичнее, моложе, и даже, можно сказать, благороднее, — директор тот предложил Перетятько поучить школьников фотографии. Стать педагогом? Ему, недоучке, окончившему только восьмилетку? Да ещё с бесплатным жильём? Перетятько с восторгом согласился, довольно скоро вернулся в посёлок и создал при школе фотокружок, который стал таким популярным, что большинство детей поселения сменили мечту быть трактористами, доярками, работниками пилорамы на мечту стать точно таким же фотографом, как этот толстый весёлый дядька, лепивший пятёрки с двумя плюсами. Родители пока не торопились критиковать такую мечту, но глядели на Перетятько не самыми ласковыми глазами, поскольку дети у них канючили срочно купить фотоаппарат, фотоплёнки, увеличитель, какие-то ванночки, химикаты, резак, дурацкую красную лампу…

Ему бы в момент тот побольше тонкости, ему бы сделать что-то такое, чтобы родители потеплели. Ан, нет, он всё больше стал увлекаться томительным зрелищем под партами. Вот, он сидит за столом учителя, одетый наилучшим для себя образом, в единственный клетчатый костюм и под ним полосатый галстук, а у некоторых девочек невинно раздвинуты коленки. Ему бы ещё чуть побольше тонкости, чтоб ограничиться только зрелищем. Ан нет, жирный олух выбрал девочек посговорчивей, посимпатичнее, и каждой в отдельности сказал, что может послать их фотографии в столичные журналы и газеты, которые читают кинорежиссёры. Эти, мол, деятели кино постоянно ищут юных актрис и, кто его знает, вдруг заметят и пригласят приехать в столицу на пробы для нового кинофильма. Чтоб сделать хорошие фотографии, — говорил он, показывая журналы, привезённые из Америки, — вас надо отснять в таких же позах, и сделать это лучше в моём доме, где, как в художественном ателье, есть и специальная аппаратура, и яркие лампы, и фоны природы, и студийные фото-зонты.

Соглашались многие девочки, и — зачастили в дом на окраине, где поселился Перетятько. Перетятько девочкам наказал держать подробности съёмок в секрете, но вдруг по посёлку пополз слух, пущенный братом одной из школьниц, который подслушал их разговор. Слух был о том, что Перетятько просил, будто, девочек раздеваться, фотографируя в нижнем белье, и даже, будто бы, их уговаривал раздеваться совсем догола.

Вскоре несколько мужиков подкараулили Перетятько, когда он возвращался из магазина. Они повтыкали в тело фотографа твёрдые, как камень, кулаки, не забыли прогуляться и по роже. Всю ночь у фотографа был свет, а наутро он покинул посёлок, не забрав даже последнюю зарплату. Хромая, брёл по разбитой дороге, на спине тяжёлый рюкзак. Вскоре его догнал грузовик. Мужик за рулём сделал знак садись . Перетятько поколебался, но осклабленная рожа мужика не отражала плохие намерения.

— Ты докуда? — спросил мужик после того, как грузовик набрал необходимые обороты для преодоления дороги, которая в конкурсе на худшую дорогу могла бы занять достойное место.

— Да в районку, — сказал Перетятько, исподволь присматриваясь к мужику, пытаясь понять, не знакома ли рожа, не из того же ли он посёлка.

«Вроде бы нет», — подумал он, слегка успокаиваясь и отворачиваясь от давно не бритой физиономии.

Чуть позже, когда их страшно встряхнуло, и череп едва не раскололся о низкий железный потолок, он с недовольством взглянул на шофёра. Вместо неприбранного мужика за рулём сидел столичный мужчина, — то есть такой, какие в кино, в дорогом костюме и даже с бабочкой, элегантно протягивают зажигалку к сигарете роскошной женщины. Перетятько немедленно отвернулся, зажмурил глаза, потрогал голову там, где уже выросла шишка, и стал призывать на помощь логику. «Грузовик провалился и подскочил, голова моя врезалась в потолок, произошло сотрясение мозга, от того начались галлюцинации. Так, проверим, кто там сидит. Если мужчина в костюме — плохо, а если мужик»… Он повернул голову влево, чуть-чуть приоткрыл один глаз. На месте шофёра сидел мужик.

— Фу! — облегчённо вздохнул Перетятько.

— Или что надо? — спросил мужик.

— Не, ничего, — сказал Перетятько. — Думаю, видел я вас раньше?

— Может, и видел, — сказал мужик. — А здесь, — перепрыгнул он на другое, — нам лучше в сторонку своротить. Впереди дорога совсем поганая, так мы её лучше обогнём.

С этим он круто повернул на еле заметную тропу между соснами и елями, и покатил по ней неспешно. Ветви царапали по кабине, колёса подскакивали на корнях, упавших ветках, глубоких колдобинах. Перетятько не выдержал, наконец.

— Если застрянешь, не развернуться, — сказал он, выбрав слова осторожно, ибо рискованно критиковать человека, сидящего за рулём, да и с советами лучше не лезть.

— Не боись, мне места известны, я здесь охотился не раз, — успокоил его мужик.

Грузовик выехал на полянку и остановился у ручейка. Здесь поработали бобры, повалившие несколько деревьев и построившие плотину.

— Отлить надо, — сказал мужик. — А тебе, что ли, не надо?

— Я подожду, — сказал Перетятько.

— Вылазь! — приказал мужик.

Перетятько почуял нехорошее. «Что лучше, остаться или вылезти?» — лихорадочно он соображал, пока мужик, оставаясь в кабине, глядел на него тяжёлым взглядом. Взгляд тот странным образом давил, как некая физическая сила, как будто мог предметы передвигать, и Перетятько, в самом деле, ощутил, как тело его медленно отползало к открытой дверце. «Дверцу я, будто, не открывал», — думал он, вытискиваясь из машины. То ли от взгляда мужика, то ли от страха, его охватившего, он не сумел себя сбалансировать, грохнул на землю и там заворочался, как упавший на спину жук. «Вскочить бы, бежать, куда попало», — заметалось в его голове.

Вот здесь бы как следует посмаковать, что с Перетятько случилось дальше. Тут и нависший над ним мужик с тяжёлым железом в кулаке, и крики, и мольбы, и брызги крови… А не лучше ль историю о фотографе закончить без особого насилия, так полюбившегося авторам современной литературы. Давайте закончим историю так: элегантно одетый мужчина с белой бабочкой под подбородком постоял перед еле заметным холмиком только что вскопанной земли, бросил на холмик кусок деревяшки, сел в грузовик, развернулся ловко и поехал назад по узкой тропе.

И если кто-нибудь забредёт на полянку, известную лишь бобрам, и взглядом наткнётся на деревяшку, лежащую на холмике земли, он прочитает на ней слова, аккуратно вырезанные ножом: «Человек, который хотел жить по-своему».

— А вон и Верхолаз, — сказал Жидков, глядя на крепкого блондина, который двигался между столиками, сильно прихрамывая и озираясь. — Мне кажется, он нам подойдёт. В прошлом году я с ним, за компанию, ездил осматривать участок, который он, вроде, хотел купить.