Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

— Лейла, — сказала хозяйка, знакомясь. Лет сорока, худощавая, стройная, лицо с восточными очертаниями.

— Пожалуйста, в обеденную залу, — сказала она и пошла впереди, позволив Заплетину полюбоваться ладными, в чёрных чулочках, ножками.

Такого длиннющего стола Заплетин ещё и не видал, разве что в каких-то кинофильмах о жизни баронов и князей. Стол был накрыт человек на двадцать. Середину его занимали закуски, чуть ли не полный ассортимент Елисеевского магазина. Среди них мерцали хрустальные чаши с жёлтой, красной и чёрной икрой. И много бутылок с «Боржоми», пивом, вином, коньяком, виски и водкой, последняя густо покрыта инеем от того, что её минуты назад вынули из морозильника.

Вокруг стола, тихо беседуя, стояли уже прибывшие гости. Заплетин представился, как Павел, с ним тоже знакомились только по имени. Чуть позже приятельница Заплетина ему пояснила, кто были гости. Весьма представительная компания: режиссёр театра на Малой Бронной, народный артист, киноактёр, чемпионка страны по танцам на льду, известный писатель, поэтесса, художница, пианист… Имена всех Заплетин тут же забыл, хотя по фамилиям знал некоторых.

Взглянув на часы, хозяйка сказала, что она ждёт ещё одну пару, и если кому это любопытно, она бы могла показать квартиру. Те, кто квартиру ещё не видели, прогулялись по спальням, гостиной, по кухне, где девушки в фартучках хлопотали над закусками и блинами, по кабинету, библиотеке. Больше всего гостей поразила комната, похожая на внутренность избы, и где была русская печка, с лесенкой, так и манящей вскарабкаться и утонуть в пышной перине. К печи были пристроены полати, середину избы занимал длинный стол модели «Куриная Ножка», вокруг него деревенские лавки, в правом углу висела икона, — всё, что положено быть в избе.

А тут и последняя пара явилась. Муж и жена, американцы, владельцы журнала и издательства, публиковавшие самиздат и всё, запрещённое в Союзе. По-русски они говорили неплохо, даже удивительно неплохо. Хозяйка всех пригласила за стол. Служанки забегали с блинами, горячими, только со сковородок.

— Водочки, что ли? — сказал режиссёр театра на Малой Бронной.

Американцы засмеялись, оба взглянули на часы:

— Одиннадцать двадцать. Водку? Так рано?

— Что значит рано? — им возразил именитый киноактёр. — У нас в России такого нету. Ежели пить, так когда угодно. А у вас какое правило в Америке?

— Правила нет, как такового. Но как бы не гласно, американцы пить начинают не раньше двенадцати. А лучше всего — перед самым ужином.

— Что же нам делать? — спросил режиссёр. — Ждать ещё целых двадцать минут?

— Ещё не хватало! Что значит ждать? — зашумела вся русская компания. — И им, иноземцам, ждать не позволим. Пусть соблюдают наши обычаи. В чужой монастырь…

— Да ладно вам спорить, — сказала Лейла. — В переводе с арабского моё имя означает экстракт вина , и к этому имени не привязали, когда можно пить, а когда нельзя. Мужчины, скорее хватайте бутылки и разливайте ближайшим дамам.

И водочка щедро полилась, и даже иноземцы закивали на предложение им плеснуть в хрустальные немаленькие стопки. А после — замечательное опьянение, блины с икрой и с другими закусками, и разговоры о том, о сём, в основном об искусстве, литературе, о прошлом и будущем России, и, разумеется, о любви.

Время промчалось с такой скоростью, что когда о нём, наконец, вспомнили, на часах оказалось почти шесть вечера. Хозяйка предложила всем поужинать, но многим показалось неприличным ещё и на ужин оставаться, да и дела, да домой пора, да и дорога до дома неблизкая. Остались несколько человек, включая Заплетина с приятельницей. Они ещё долго вели беседы, пока кто-то не спохватился, что скоро закроется метро. Все, опьяневшие больше, чем в меру, но весело, радостно опьяневшие, уже собирались уходить, когда Лейла вдруг прослезилась и выговорила такое:

— Вот, вы сейчас все разойдётесь, и кто его знает, когда мы встретимся. А может быть, с кем-то совсем не встретимся. Господи, как всё это грустно! Почему мы нелепо так живём? Почему не пытаемся повторить такие замечательные моменты? Ведь это же просто — собраться ещё! И ещё много раз собраться. И, может быть, даже выделить дни для регулярных наших встреч. Здесь, у меня. Где ещё лучше? В центре Москвы. Рядом с метро. Так слушайте, давайте договоримся, и друг другу пообещаем, что не расстанемся никогда. В жизни ведь так мало людей, которые тебя тонко понимают, с которыми так хорошо общаться, так интересно, интимно, красиво.

Все бурно с Нурбаевой согласились, попытались даже договориться о каком-то конкретном дне, но у всех были разные обстоятельства, мешавшие тут же наметить дату. Решили как можно скорей созвониться, и снова как можно скорее встретиться. Когда расходились, у Лейлы был вид, будто она уже предвидела, что из её прекрасной идеи не получится ничего. У Заплетина был её телефон, и он не раз хотел позвонить, но либо стеснялся, либо боялся, не заподозрит ли она, что он хотел бы это знакомство обратить в интимные отношения.

Как-то Заплетин о том рассказал близкой приятельнице в Лос-Анджелесе, и напоролся на ответ: Какие ж вы, мужчины, идиоты! Пускаете слюни не там, где надо. Ах, — сомневаетесь перед звонком, — не подумает ли она…? Звоните, идите напролом! Вы даже себе не представляете, сколько раз женщина согласится на то, что вы собрались предложить. Женщины любят прямоту.

«Как же она сюда попала, в эту убогую квартирку, в кровать полуотёсанного мужика, в дохлый магазинчик антиквариата? — думал Заплетин, глядя на женщину, с которой, как со многими в России, он распрощался навсегда. — Какая глупость, ну что она сделала, решив эмигрировать в Америку. Не всем это нужно. Многим не нужно. У многих в Америке жизнь не складывается. Страна эта удобная, но жёсткая. Здесь надо бороться за выживание. Российские звёзды, попав в Америку, — почти как любой человек из толпы; конечно, за редкими исключениями, как Барышников, например. Многим знаменитостям в России жить значительно интереснее. Там у них слава, пусть ставшая прошлой, связи, культура, друзья близкие»…

Нурбаева Павла не припомнила, как не пытался он освежить приглашение на блины. Потом она, якобы, его вспомнила, но вспомнила, видимо, из вежливости. И было заметно, ей было стыдно видеть кого-то из того прошлого, когда она была знаменитостью и жила в недоступной многим роскоши; и вот, тот же самый человек видит её в незавидном свете. Обоим было неловко друг с другом, разговор их не клеился никак, и Павел, забыв, зачем он явился, поспешил распрощаться и уйти.

Магазин Верхолаза был убыточным, рента сжирала весь доход, и бизнес пришлось скоро закрыть. Певице стало нечего делать, она заскучала, захандрила, обострились духовны е несоответстви я, и скоро она в Нью-Йорк улетела, где, как советовали знакомые, больше культуры, чем в Лос-Анджелесе.