Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Зрение наше становится острее, слух восприимчивее, нервные окончания чувствительнее. Сами сумерки напрягают одинокого путника, дикие же животные готовятся покинуть свои дневные убежища, в надежде, что самый страшный, безрассудный, немилосердный и жадный хищник — человек отошел ко сну. Разумное село со всеми своими обитателями погружается в естественный сон, дарованный нам Богом для отдыха, неразумный и бессердечный город, собравший в себе все плоды греха и неверия, только оживает, зевая, распространяя из своей раскрывшейся пасти вонь разврата, блуда, растления.

Сумерки… Приходит естественное время для отдыха, замедляется сердцебиение, мыслительные процессы, энергии аккумулируются, биополя сосредотачиваются, процессы организма вступают в фазу восстановления, нарушать естественное, значит, отказываться от него.

Человек, поступая так уже привычно, даже не задумывается об этом, как и о том, что ночь — это излюбленное время дьявола, и самое плодотворное для него — именно сумерки!..

Прохладный бриз с моря шевелил волосы Нины, легкий запах морских водорослей, смешивающийся с доходящим до них с мужем запахом готовящегося рыбы на гриле, сводил с ума вкусовые и обонятельные рецепторы, постоянно посылающие в мозг сигналы, говорящие о предстоящем наслаждении насыщением разными вкусностями.

Кирилл не отводил взгляда от жены, которую буквально выкрал из обычного семейного оборота в первый же день ее возвращения, посадил на самолет и привез в их дом в Сочи. Оба не ожидали бурного секса и теперь отходили от него, в ближайшем ресторане, принадлежавшем хорошему знакомому Буслаевых.

— Тыыы…, прямо, как зверь сегодня… Мне кажется, ты таким и в первую брачную ночь не был…

— Ниночек, так она ж у нас, первая то, была года за два до свадьбы… Вот тогда яяя…

— Тогда ты напился до поросячьего визга и смог добраться только до моего лифчика, где и заснул благополучно…

— Вот всю жизнь теперь мне будешь это вспоминать!

— Нет только раз в году в годовщину нашего знакомства…

— Вот, может быть, если бы я тогда так не «накушался» то, может быть, и сегодняшнего дня не было бы!

— Ах ты!.. Хочешь сказать…

— Нет — нет…, в смысле, что ты мне…, ну ты бы на меня внимание не обратила или не заметила…

— Ох, мягко стелешь! Ой, лесть у тебя, мой хулиганистый «Бусик» всегда к чему-то!

— Ну ведь хорошо же было только что…

— Ой, как хорошо! Ты не «Виагры», случаем натрескался?

— Ну вот, чуть что сразу эта дрянь — мне здоровье дороже…, да я может быть, заново жить начинаю…

— Ну тогда точно…, меня в Италию, а сам к проктологу… смотри не увлекайся!

— Чем же?

— Массажем…

— Каким массажем?

— Прямым простаты…, а то знаешь, как бывает!

— Тьфу ты, девочка моя, сейчас все гораздо проще… Верь мне…, конечно, побывал, а то мне ведь так неудобно перед тобой… Ну я ведь молодец был?

— Может, повторим после ресторанчика?

— Хм…, легко, любимая!..

Он и действительно был сейчас счастлив, как не был никогда. После той страшной ночи на острове, где он совершенно не был самим собой, или точнее осознал, в кого он начал превращаться, спокойствие покинуло его. Или точнее будет сказать, то спокойствие, что ждало его дома, по возвращению в семейный очаг, сторонилось его. Не находя ни понимания, ни отдушины, ни того прежнего вдохновения на хотя бы один добрый поступок, он находясь в постоянно взведенном состоянии, злился непрестанно, даже там, где любой другой был не в силах сдержаться от хохота. Он пытался перестроиться, напивался до потери памяти, попробовал наркотики, прыгнул с парашюта, даже приказал водителю направить машину в стену старого дома, разбив ее в пух и прах, но так и не смог прийти в себя.

Он даже испугался от мысли, что не может вспомнить, каким он был еще несколько лет тому назад, а перепугавшись, нашел и обзвонил всех старых друзей от детских до студенческих, и перепугав их не на шутку, собрал всех вместе, но и от этого не полегчало.

Он играл в пейнтбол, гонял на перегонки на скутере, полетал на истребителе, попробовал дайвинг, перебрал несколько экстремальных видов спорта, закончив тем, что надел на себя тяжелый бронежилет и попросил разрядить в себя обойму из пистолета своему телохранителю, совершенно опешившему, но после длительных уговоров, согласившемуся, что так же ни чему не привело.

Что-то было потеряно, причем безвозвратно, что-то ценное, глубоко индивидуальное, скорее всего духовное, но что? Отгадка пряталась в той ночи, которую он и вспоминать то боялся, хотя ни в чем себя не винил — не мог, хотя и понимал, что именно эта подробность и подсказывала ему, где нужно искать. Но капать, значит, пережить все заново!

Он не интересовался о судьбе той женщины, даже боялся признать понимание ее участи, которого не могло не быть, ведь оно было очевидным. Этого вопроса ни он, ни «Петрович» больше не касались, но изменившийся взгляд советника, всегда был прямым укором, хотя один и думать забыл об этом, а второй уже и не смотрел в глаза при встрече.

В таком вот настроении, распыляя гром и молнии всем и вся, в нетерпении ожидал Буслаев возвращении своей семьи. Он сам, против обыкновения, поехал встречать в аэропорт, отменив все дела на тот день. Весь изведясь в нетерпении, он чуть было не сорвал зло на своих мальчишках вылетевших ему навстречу с визгом радости из толпы прибывших, но успокоился, лишь только увидев свою Нину. Эта женщина обладала невероятным влиянием на него, хотя совершенно ничего для этого не делала.

Мгновенная перемена в обоих была замечена довольно быстро обоюдно, стала очередным толчком укреплении переживаний у жены, и необходимости укреплять свои позиции, как главы семьи у мужа. Сомнений, как таковых, по серьезным стоящим причинам и не было, как у его так и у него, любое улетучивалось со взглядом в глаза друг другу, но что-то постоянно точило изнутри, начиная с самого утра.

Стоило только проснуться, как эти мысли катились градом, не имея под собой и малейшего основания, касались незначительных личных характеристик, которые по настоящему не могли быть подвергнуты никаким претензиям, поскольку с самого первого дня удовлетворяли друг друга.

Им бы просто поговорить, но опасение всегда наступающих за этим подозрений, отбивали любую охоту начать самому, что напоминало хождение на цыпочках мимо кровати любимой, которую жутко хотелось, как женщину, в надежде, что она проснется вот-вот, с редкими, но настойчивыми покашливаниями, шорохами, задеваниями, оканчивающимися ничем.

Оба чувствовали приближение, чего-то большого и серьезного, но старались об этом не думать, убеждая себя, что все обойдется, как всегда, чем-то мизерным и простеньким, в виде очередной ступеньки к нормальному полноценному будущему…