Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

— Тортики!!!.. — Крикнул ошалевший Буслаев:

— Будут тебе сейчас тортики!.. — Он сорвал одеяло, оттолкнул ее от себя, Нина потеряв равновесие, попыталась опереться рукой о матрац, неожиданно закончившийся, тело ее скользнуло вниз оставив на кровати только раскинувшиеся в стороны ноги. Она вскрикнула негромко от неожиданности, совсем не понимая, как на это реагировать, попыталась привстать, но была придавлена всей массой налетевшего на ее супруга с пылающими глазами: «Наверное, играет, пытаясь так возбудиться» — пришла ей в голову совсем не подходящая для момента мысль. Поддавшись, она прикинулась испуганной, будто желающей вывернуться из под нападавшего, и почувствовала уже нешутейное воздействие: сначала, пощечина, затем толчок в грудь, после чего он уперся в груди, обхватив их полностью, будто задумался, мотнул головой и, овладев ей жестко, и неожиданно, начал вталкивать в нее все свое тело, по-другому ей определить происходившее было не возможно.

Сначала, это возбуждало, но через минуту стало больно, тем более муж с такой силой сжал груди, что терпения больше не было и она, вскрикнув, завыла. Почти разу, почувствовав толчки семени внутри себя, женщина осознала окончание насилия, что подтвердило и упавшее на нее сверху в бессилии тело мужа. Боль в каждой груди была нестерпимой, обида выжигала изнутри, но произносимые сквозь частое тяжелое дыхание извинения Кирилла, возымели свое воздействия и она успокоилась.

Кирилл же Самуилович, не совсем понимая, что именно произошло, извинялся вовсе не перед супругой, вместо которой видел официантку, именно в том виде, в котором она предстала перед ним в последние мгновения из встречи в подвале. Лишь вспомнив ее такой, он испытал не просто возбуждение, но жар похоти непреодолимой, он даже не понял, что набросился на жену, и прощение просил не за сжатые до боли и синяков груди, а за слабость, которая позволила уступить там на острове «Петровичу». Сейчас эта уже замученная и убитая шлюха занимала все место, вытеснив жену, детей, даже работу.

Сидя на животе Нины, он непрестанно извинялся. В потихонечку приходящее в себя сознание пробились черты лица жены, испуганно смотревшей на его воспаленный, хаотично бегающий взгляд. Обнаружив истерзанную жену с прокусанной до крови губой, почему-то лежавшей на полу в неудобной позе, а себя самого водруженного сверху, Буслаев совсем остолбинел, но быстро собравшись с мыслями, вскочил, испуганно заметался по спальне, потом, все таки, подбежал, окончательно придя в себя, к лежавшей, боявшейся даже пошелохнуться матери его детей, пал на колени, схватил руку и целуя ее, извинялся вновь, теперь уже адресуя свои извинения ей, проклиная про себя ту, которую считал пропавшей навсегда в глуши «Озерного края»…

— Кирилл…, я не знаю…, ты меня испугал…, Господи! Как больно то! Зачем ты так… Неужели тебя это возбуждает? Как же ты меня напугал…, я и правда теперь тебя боюсь… Будто и не ты совсем… Я даже не знаю, мне кажется, я теперь и секса то боюсь, я даже взгляда твоего, направленного на меня…, ну чуть ниже глаз, боюсь — до мурашек боюсь!

— Нинульчик, дорогой мой! Я не знаю, может быть это таблетки проклятые…

— Какие?…

— Дааа, не знаю!.. — На самом деле он еще не придумал «какие», сам же никак не мог отделаться от мысли, что сходит с ума, хотел бежать, в чем есть, к врачу, но быстро успокоился, ведь ничего, решительно ничего он не мог рассказать никому — какой уж тут врач?!

— Нинульчик…, я так себя загнал с этим…, я мужчиной себя не могу чувствовать, вот иии…

— Пообещай мне больше ничего…, никаких таблеток…, да Бог с ним, с сексом! Мне нужен ты, детки, стань таким же, как ты был…, сегодняшнего я тебя боюсь… Ну вот ты уже прежний, ни уходи, таким и оставайся!.. — Одновременно ее терзало море сомнений и подозрений, мощными волнами они сбивали в пропасть любое обоснование его состояния и поведения, ничего не могло обеспечить ей спокойствие, искоренить опасения, поверить в то, что возможно прежнее счастье. Ничего, кроме него прежнего!

В нем, в муже поселилась необъяснимая опасность, но в нем же она надеялась получить и опровержение ее:

— Скажи, что все это больше не повторится! Я прошу, я умоляю тебя…, я очень люблю тебя!

— Я сегодня же…, я с самого утра…, обещаю тебе…, сразу к врачу…

— Я не хочу…, милый, я не хочу врача, я хочу, как…, просто останься и все… — Он прижал ее с силой к себе, слился с ее мукой, и как-то неожиданно начал забирать из нее страх и испуг. Чем сильнее он ее прижимал, тем спокойнее ей становилось. Что-то шепча прежним голосом, он целовал ее, как будто делал это впервые, чем успокоил сейчас совершенно.

Оба тела, постепенно расслаблялись, отдавая другу тепло, сердца делились надеждой, души кропотливо собирали растерянное спокойствие, помогая другу. Он слизывал слезу за слезой поочередно с каждого ее глаза, она просто вытирала огромные капли с его виновато смотревших на нее. Это было так трогательно, что он забыл беспокойство, рожденное неведомым до селе соблазном, а она перестала замечать боль в груди. Сон накрыл мягким покрывалом супругов одновременно, оставив их на всю ночь в объятиях друг друга, чего не было уже добрых десять — двенадцать лет.

Лишь с утра, за час до обычного подъема, Кирилл, аккуратно освободил свои руки от тела, крепко спящей супруги, сел на краю кровати, будто задумался. Со стороны казалось, что он раздумывает вставать или еще немного понежиться, наконец, он медленно, но решительно поднялся, подошел к креслу, взял брюки, одел на голое тело затем потянулся было за рубашкой, но что-то вспомнив, посмотрел на часы, и положив ее наместо, отправился в гардеробную, даже не посмотрев на плавно меняющую позу жену, благодаря чему оголилась ровно половина ее тела, очень выгодно и заманчиво теперь смотрящаяся в свете восходящего солнца.

Послышалось глухое бряцание железа, одинокий стук дерева о каменную поверхность, затем равномерное щелканье, будто где-то вдалеке, кто-то, считая мелочь, равномерно бросая монеты в кучу им подобных, что закончилось легким скрежетом и щелчком, что-то лязгнуло более напряженно, и закончилось легким ударом металла о металл.

Нина проснулась, и не ощутив рядом мужа, повернулась в сторону двери, скинув с себя совсем одеяло, и тихо позвала очень нежным и возбуждающим голосом. В ответ послышались шаги, она, улыбнувшись, закрыла глаза и представила, как он снова обнимет ее и прижмет: «Господи, как же хорошо с ним…, мне больше ничего не нужно…, пусть импотент…». Не прекращая улыбаться, она легонько зевнула и, уже закрывая рот, почувствовала, что-то холодное, резко входящее в еще не прикрытый рот. Начав в удивлении открывать быстро глаза, Буслаева заметила силуэт мужа…