Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Нестыковки бывшей бездуховной личности и сегодняшней мощной одухотворенности достаточно быстро перетянули мнение Захара Ильича на прежнюю точку зрения о говорившем, но осторожность и оказанное только влияние, заставляли относиться к Буслаеву, отталкиваясь от взгляда с убеждением того, что покаяние способно изменить человека и в мгновение ока, а значит, все сказанное уже действительная часть убежденности Кирилла Самуиловича, и это не опровержимо.

Загадка осталась по прежнему тайной, поэтому академик решил прибегнуть к вопросам больше приземленным, надеясь увидеть в ответах на них более понятные земному человеку мысль:

— Во истину…, гм…, теперь вы скажете, что именно убийство вами вашей семьи и открыло вам эти письмена?!

— Ваше дело, верить или нет. К сожалению то, как я понимаю произошедшее со мной, и то, кем я сейчас себя осознаю, не объяснить человеческим языком глубоко и понятливо. Говоря же поверхность, тем самым я заставлю вас придти ко мнению неверному, поскольку мне придется вас убеждать в вещах противоестественных и взаимоисключающих… мне не известно, как можно языком, используемым в материальном мире для описания материи, описать другой мир, где совершенно отсутствует любое материальное. Я не преследую никакой цели, вы поинтересовались — я отвечал…

— Простите меня… — это во мне психиатр заговорил, а нужно, кажется, не разумом на это смотреть…

— Я видел их, как я уже сказал: жену, детей, и как я сказал, пусть будет, в видении, я бесконечное число раз убивал их, потом при мне же они, за счет моих сил оживали и все повторялось заново, наверное, я ощутил вечность страданий и мучений — если это и есть ад, то лучше за все ответить здесь, и пусть здешние муки будут до конца жизни! Я лишь однажды нечаянно попросил Господа помиловать меня, и Он… изменил все!.. Я перестал убивать и они заговорили со мной…

— Кто?

— Нина, дети…

— Они простили?

— Они не обвиняли, молились за мою душу…, они принесли в жертву себя… — Господь это позволил, спасая их и давая шанс мне… Знаете, когда вы обретаете уверенность в чем-то, то это что-то больше не терзает вас, оставаясь какой-то аксиомой, на которую вы со спокойной душой опираетесь, с уверенностью, что именно это Истина, даже если в нее другие не верят. Еще недавно вы и сами считали это бредом, ошибкой, заблуждением, но вдруг поверив и руководствуясь этим, начинаете поступать, как бы, противоестественно, но именно так не совершаете ошибок, чувствуете несокрушимую поддержку, и даже, в случае, когда первые последствия начальных шагов кажутся провалом, вы спокойны и уверены, в том, что поступили верно, и вас снова укрепляют в этой уверенности!

— Что же они вам сказали?

— Они просто любили, остальное я услышал от…, если я скажу, что от Ангела — не поверите, пусть будет, понял сам… Странно было бы это не сделать за многие миллиарды лет — я страшный грешник…, был таким еще до трагедии…, не случись ее, вся тяжесть моих грехов обрушилась бы на них…, можно спорить с гипотетикой, но до четвертого колена мои наследники страдали бы, губя свою душу, именно моими усилиями, через мои возможности, моими деньгами. Видите страдают потомки, если сами отказались от Бога, но как они могли бы знать Его, если им никто о Нем не говорил, что снова моя вина!..

— Так что ж теперь, что бы остановить такой порочный круг, каждому посчитавшему себя грешником…

— Знаю, что вы хотите сказать — нет, конечно, не нужно никого убивать, но покаяться… Дело в том, что к раскаянию человек прийти сам не может — это дар, который нужно заслужить, хотя бы намерениями, хотя постаравшись услышать голос совести, но и оно ничто, если не будет искупления!

— Так почему вы ослепли?

— Наверное, свет…, наверное, по-другому именно я не увидел бы, не познал себя…, другой вполне, а я нет… Не знаю, я неожиданно там… Почувствовал настоящую любовь…, так, как здесь это почувствовать нельзя… Говорят святые угодники всего лишь раз почувствовав Божию благодать, ни о чего большего желать не могут — ибо это становится реальным знанием о том, что испытывает душа в Царствии Небесном. Ну это…, я помнится еще в институте читал, что поддерживаемые Духом Святым мученики и на пытках и на костре, имея только одну уверенность в Воскресении, испытывали не боль и страх, а блаженство благодати, здесь физические моменты были бессильны над духовными… Вы, конечно, многое из этого можете постараться объяснить физическим состоянием, химическими реакциями, нахождении в каком — нибудь состоянии…

Неожиданно, начав что-то складывать в своем сознании, встрепенулась Марина:

— Нет-нет… яяя…, мы с Захаром Ильичом понимаем…, есть одержимость, но тогда человек очевидно поддается диагностике заболевания, когда же на лицо адекватность и нормальность, все именно так, как вы говорите… — Она ловила себя на мысли, что некоторые моменты ей оказались знакомы… Что-то происходило с ней, конечно, не так явно, и ни так грандиозно, но…, и было это в дни после смерти ее родителя и знакомства с будущим духовным отцом. После тоже были события…, но она так глубоко не принимала их, не пропускала через сердце, не признавала в них возможность очевидности присутствия Божественной Личности Создателя, просто удивлялась, умилялась, даже испытывала восторг внезапного облегчения, осознавая, что именно одна единственная молитва уничтожала отчаяние в единый миг, когда ничего другое не помогало.

Весь этот невероятный опыт, впрочем, бывающий в той или иной степени, она не могла принять, как руководство к постоянному действию, хотя иногда и поступала, основываясь на нем. Внезапное осознание этого сейчас, после всего услышанного, собранного в одно целое, подтолкнуло к голосу совести и теплившейся, рядом с ней, в самом потаенном уголке сознания, уверенности в том, что жизнь бесконечна, и как продолжение привело к мысли: «А ведь, когда-то эти проявления любви и милости Божией здесь на земле закончатся и наступит время Суда, где милость и любовь заместятся Божественной справедливостью! Если верить этому человеку, то Господь, любящий беспредельно, не наказывает, что логично. Ведь если, Господь есть Любовь, то Он только спасает, а значит, то что накопил человек при жизни в самой душе: привычки, характеристики, пороки, страсти, которые не гибнут вместе с плотью, но поскольку вполне бестелесны и крепятся к бессмертности духа и личности, именно это своей ублаженной жаждой и неуемной тягой к привычному и заставит страдать вечно. Хотя, выходит миллиарды миллиардов лет, почти вечно, но не бесконечно…».

Буслаев сразу повернулся к ней и чуть улыбнувшись, произнес:

— Очень верная мысль… — Шерстобитова подумала, что произнесла несколько слов вслух: