Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

— Нам любой не нужен, но только тот, применении которого контролировать можно… Сделаете?

— О как… Попробовать можно, но сначала изучить, ну и я, конечно, не такого уровня химик, хотя ничего сложного здесь не вижу… Дадите команду, согласуете с Захаром Ильичом…, займемся… Но мне кажется, что работа с Буслаевым представляет больший интерес…

— Если я правильно осведомлен…, Буслаев ваш, типа груши созревший на ветке: упадет — разобьется, останется висеть — сгниет… Ну вы ж хотите быть подполковником…

— Капитаном второго ранга, хотя я на дембель собиралась…

— ВМФ?

— Именно…

— Служите… пока…

Состояние сопровождающего Буслаева «медика», с точки зрения психиатрии представляло интерес, но его возможные навыки, что исходило из задачи, которую он собирался выполнить, однозначно вызывали большие опасения, в случае выхода его из этого полушокового состояния. Так же было совершенно не понятно, кто его «хозяева» и что они способны предпринять, поэтому после разговора генерала с Лагидзе было принято решение сделать ложное этапирования задержанного в одну из закрытых тюрем, а на деле запереть в подземный бункер центра, куда доступ будут иметь только два человека из медперсонала, остановились на самом директоре и, конечно, Марине Шерстобитовой. Весь бункер, где поместили и Кирилла Самуиловича и его «попутчика», обслуживали два санитара, выбранные из пациентов, с диагнозами олигофрения. Огромные, более двух метров, кучи мышц — по два центнера весом, не имеющих равных в силе, причем не приобретенной, а имеющейся от рождения, с очень маленькими головами, и еще более низким уровнем интеллекта, не поддающиеся ни на каким ухищрения, оба немы.

Злоба была им чужда, хотя гнев обостренного чувства справедливости иногда имел ужасные проявления, особенно в моменты, когда обижали близкого им человека, такой был только один у обоих, и конечно, читатель догадался, что им была Марина, которую оба принимали матерью, так и обращаясь к ней в коротеньких записочках.

Эти создания, очень восприимчивые к чужим эмоциям, были способны оказываться проницательными и предупредительными, как звери в моменты повышенной опасности. Заговаривать с ними было бесполезно, поскольку они были, к тому же и глухи, именно поэтому и полагались на эмоциональный фон, свое биополе, зрение, очень четко предупреждавшее их о намерениях человека.

Несколько подумав, Лагидзе решил спрятать, как читатель понял, в один из трех боксов изоляторов в подвале и Буслаева — очевидно, что он кому-то представлялся опасным. Найти это место было довольно сложно, ибо и работники имели весьма смутное представление о нем и точно из сегодня работающих никого там не было, даже на экскурсии.

Боксы, оборудованные по последнему слову техники, снимающей и записывающей не только видео, звуки, но физические параметры, благодаря, как специальным датчикам, вмонтированным в стенах, потолок, пол, но внедренным в тело человека. Ни одно изменение не упускалось из виду, а сама система позволяла использовать себя, в том числе и как детектор лжи.

Все показание приходили на компьютер в лаборатории, с которой мы уже знакомы, так же, как и двумя ее работниками, фанатично преданными своей работе молодыми людьми. Иногда они не выходили за пределы большого зала по нескольку дней, занятые обработкой информации, не заметив пролетевшего времени.

То есть всего шесть человек касалось информации о поступивших в центр двух пациентах, понимали же кто они только двое.

В боксе «Гомера», как его сразу окрестили, создали атмосферу схожую со средиземноморской, добавили воздействия масла эвкалипта, инфракрасного излучения, подобного русской печьки, с подачей свежего фильтрованного воздуха, что должно было ускорить восстановительный процесс, что и наблюдалось. Королина, подруга Марины, пришла к выводу, конечно, пока теоретическому, что именно попало в организм несчастного, и попыталась предложить составы некоторых антидотов, что пока не осмелились применить, поскольку точно не было известно, что именно попало в кровь Кирилла Самуиловича.

Второй же бокс пронизывался волнам ультразвука, атмосфера напитывалась воздухом, имеющим не достаточное количество кислорода, зато изобилующим углеводородом с неопасным для жизни человека уровнем, с примесью компонента, нарушающего правильную деятельность вестибулярного аппарата, что лишало сил и воли. Капельницы, не содержали достаточного количества питания, необходимого для полноценной жизнедеятельности, при этом имея в своем составе все необходимое для мозговой деятельности. В таком состоянии предполагалось продержать пациентов неделю, максимум две, что позволит и восстановить организм, насколько это возможно, снять необходимые показания, особенно были интересны данные мозговой деятельности слепца, ни на миг не прекращающие высокую активность, будто он вел очень активную жизнь в мире подсознания, оставаясь здесь только телом.

При этом его мозг оказывался способным выбирать, необходимую ему энергию из окружающей среды, алгоритм чего пытались определить врачи, правда совершенно безуспешно, так и не поняв, каким образом внешняя преобразуется во внутреннюю. Лагидзе, предположил было источник внутри самого человека, пополняемый, как он сказал волей Создателя, но на большее человеческих знания не хватало. Приборы только и могли аккуратно отмечать ее рост и трату, находящихся в прямой зависимости от активности мозга.

А вот картина второго субъекта исследований рисовалась совершенно обратной — никакой деятельности, кроме, обеспечивающей физиологическую жизнедеятельность, хотя и было замечено, как определили оба молодых человека, следящие за изменением всех показателей, словно бы проводимое через мозг напряжение, создаваемое не повышением активности, а именно проводимости, будто мозг этого человека служил каким-то накопителем, не обрабатывающим поступающую информацию, а именно накапливая, не анализируя.

Большинство наблюдений жизнедеятельности мозга отмечались и ранее у многих больных с разным психиатрическими патологиями и достаточно подобного изучены. Исключение составлял невероятный уровень активности у Буслаева. Кроме того, необычность происходящего состояла в совершенной нормальности обоих пациентов, то есть не имевших нарушений, но способных включать те механизмы, которые применяла природа в экстренных ситуациях у совершенно больных…

Так могло продолжаться сколько угодно времени, пока по прошествии почти трех недель, Буслаев не пришел в себя окончательно. Дело в том, что он иногда, как будто бы просыпался, как констатировала Марина: «Кофейку тяпнуть и на обочину отлить», затем снова отключался, причем неожиданно, будто «по звонку» или команде.