Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Затем я начинал жалеть детей, Нину, растерзанную жизнь их, свою, нашу, вспоминал маленькие обиды, нанесенные им, но долго в таком состоянии находиться снова не мог, и вновь обвинял, переносил, переадресовывал вины свои на других, круг замыкался, происходила вспышка — такие были каждый день, я не мог их переносить, молил убить меня, крича об этом вслух, про себя, всех, кто мог слышать, даже если они не могли и хотели быть свидетелями этих слов, потом я впадал в отрешенность и отчаянное равнодушие, прячась в себе с обидой на весь мир, пытаясь убежать от мыслей о произошедшей трагедии, от кадров памяти редких негативов, когда-то возникавших в нашей совместной с Ниной жизни, даже они стали тяжелы для меня, я не знал куда их перенаправить, чем заменить, как начать думать о другом, но ни разу даже не подумал о своем внутреннем мире, при том, что внешний стал ненавидим совершенно. Я хотел ослепнуть, оглохнуть, что бы не видеть и не слышать ни себя, и ничего из нутрии своего недоступного мира, и никого больше из внешнего! И вот я заснул, проснувшись слепцом! Но если бы это было единственным, случившимся со мной, я бы стал еще более несчастным, хотя казалось бы, еще больше не может быть!

Но я видел их: Нину, детей, они говорили со мной, мы вместе молились, они привели меня к покаянию, и я познал, сначала, Бога, потом спокойствие, поверил, потому, что не мог не поверить, а узрев Истину, не смог остаться прежним! Но прежде были бесконечные, я хочу заострить на этом внимание — БЕСКОНЕЧНЫЕ страдания моей души. Я не испытывал болей или мук физических, больно не было, как нет в Вечности и времени и геометрических измерений, но душа страдала от мучимых ее страстей без-ко-неч-но! Это не передать…, это не описать, но поверьте, нет на земле ничего, что могло бы сравниться по жуткости страданий хотя бы одной маленькой толикой… Представльте себе, что вы забыли, как дышать, страх от сознания того, что вы умираете, да еще от асфикции — это лишь легкая интрижка по сравнению с испытанным мною в течении бесконечности!

— Вас не мучили? Хотите сказать, что это все, как бы произвольно?

— Там нам будет приносить страдания и муки то, что мы скопили здесь… Две вещи, которые меня после, все таки наступившего облегчения и встречи с моими Ниной и детками, волновали своей неустойчивостью: я понимал, что это не все, что-то должно еще произойти, поскольку я не ощущал полноты окончания изменений, а довершить сам был не в состоянии, по сути я сейчас говорю, даже не о себе, о той части души, что прошла эти страсти и ужас, я понимаю, что ее очищенная чистота и безгрешность просто не в состоянии соприкоснуться с тем, что осталось с моей плотью, но слияние, все же произошло, от сюда и эти мысли, и размышления, и вера. И второе — зачем все это произошло, ведь не ради облегчения Господь вручает дары, заставляет тебя обратить внимание на знаки, которым полон мир, и которые ты раньше не только не воспринимал, но и не замечал, а ведь через них Господь говорит о Своем присутствии, благодаря именно им ты начинаешь понимать, что они — то, что ты способен воспринять и остаться жив, ибо и Свет Его губителен полной страстей и грехов наше сущности.

«Зачем» я существую, лишь частично понял только недавно, когда попал в «смерть»…, то есть осознал, что нахожусь на кратком пути, который принято называть смертью, ведущему к… Этих «путей» множество, но вход в них один, где смерть не сущность, ни ипостась, ничто, но промежуток времени между тем, что было и что ждет. Если это понять, то совершенно отпадет сомнение в конечности жизни души…, но кто это в состоянии сделать самостоятельно — страх «а вдруг это не так», каждого возвращает к началу сомнений… Здесь, на этом коротком промежутке пути, начинающемся еще до последнего вашего выдоха, вашу душу провожает плотская нечистота, а там встречает духовное целомудрие, но понимаешь ты это лишь познав и сравнив одно и другое, после их разъединения. Трудно назвать нечистотой слезы любящих тебя людей, их страдания, муки, терзания, раскаяния, но все это имеет примесь, свойственных каждому, долей эгоизма, гордыни, тщеславия, чего не избежать никому. Но даже не это главное! Когда ты понимаешь отчетливо, что никто из оставшихся на земле грешной не порадуется концу твоих земных мук, почти никто не кинется читать молитвы, дабы заступиться пред Богом, зато многое из того, что они сделают, будет носить привкус той же гордыни с примесью боязни и своей кончины, поскольку запах этого входа способен передавать аромат целомудрия вечности, что пугает нечистую личность, отталкивающую настоящий голос совести в ее идеале богоугодности. Вот именно, когда душа твоя уже отчаялась получить помощь в чужих молитвах, вдруг она отчетливо слышит голос настоящего благочестия и добродетели, от которых мы по-настоящему далеки, и которые только и сможем взять с собой, пронеся через этот «вход», и это первая мука отчаяния от осознания того, что душа не имеет к ним никакого отношения, в свое время, оттолкнув и мысли о них. Следующее — открываются все нечистоты мыслей в отношении всего и всех, которые однозначно доходят до адресатов, что отчаяние позора, поскольку и скрыться от него некуда и восприятие этого верное.

Все мы грешны и ни у кого нет чистой совести, поэтому самый большой и бесценный дар — примирения со всеми, кого обидел и покаяние перед кончиной за содеянное, способных отчистить ее, как это вышло по милости Божией у благоразумного разбойника, распятого по правую сторону у Креста Христова. А ведь стоит задуматься, как этот невежественный человек, не имеющий и малой доли сожаления к другим, убийца, переполненный злом ко всему и всякому, самый страшный из всех тогда живших, ибо именно таких, только подвергали таким страшным казням, с которыми сравняли, ради уничижения и Христа, распяв между двумя подобными, будто бы Он и есть один из них… Но как этот самый худший из людей смог узреть в израненном, окровавленном, истерзанном и униженном Иисусе Бога?!!! Как смог понять, а главное поверить, что его просьба: «Помяни, Господи, меня во Царствии Своем!» — возымеет плоды. Кто мог надоумить на покаяние? Как сквозь зло, которым был этот казнимый, стоящий на самом краю свой ничего не стоящей здесь жизни, смог прорваться капелькой своего света, с которой родился, через броню страстей, всю жизнь грешивших плоть, жескорузлого сердца, не знающего милосердия?! От куда такая уверенность, что просимому дастся? И далось — этот разбойник первый…, первее пророков, святых, даже первее Иоанна Предтечи, вошел в рай!

Что он испытал? Ведь даже остающиеся живыми, хоронящие своих мертвецов, боятся думать об этом настолько, что в большинстве своем отвергают вечную жизнь души, не признают ее саму, не заботятся о ней, а ведь душа постоянно кричит, через совесть, о жажде своего спасения, но что мы даем ей, что бы утолить ее? Все предназначенное мы жертвуем тому, чей голос слышим лучше, а что мы слышим… — только свой эгоизм. Именно эгоизм трусит болезней, ограничений, не приемлет меры, дисциплины, смирения, признания своей вины, он не хочет умирать, делает все, что бы мы не думали о своем конечном нахождении здесь, иначе, нас постигнут мысли о спасении души. Именно он пытается заменить любую мысль о духовном бдении на предпочтение плотских или эгоистических наслаждений и удовольствий, не давая почувствовать ни разу, восторг благодати Божией, встреча с которой святыми, заставляла их забыть все радости временной жизни, потому что и момент с ней, превышает все, что может желать плоть.