Дарья Сойфер - Диагноз: любовь

– Ты что творишь?! Совсем из ума выжила!

Ника как была с наклоненной головой и занавесью мокрых волос на лице, так и развернулась, звонко капая на линолеум. В щель между прядями она разглядела мамину юбку и мужские джинсы.

– Ну ты даешь, Карташова, – знакомым голосом произнес их обладатель. – Уже тренируешься приходить ко мне в кошмарах, как девочка из «Звонка»?

– Исаев… – обреченно выдохнула Ника.

– Да что же ты стоишь? Надует же! Сквозняк какой! Мыслимое ли дело! – и Надежда Сергеевна бросилась за полотенцем.

– Мам, я сама…

– Сама ты уже вон до чего додумалась. Давай сюда. Вот так… И немедленно в кровать.

– Тебе помочь? – протянул руку Паша.

– Не надо, – буркнула Ника, выпрямилась, чтобы продемонстрировать крепость духа, и, закусив от боли губу и не дыша, ровным шагом двинулась к койке.

С трудом усевшись, Ника едва не застонала от облегчения, но взяла себя в руки, нацепила очки и смерила Исаева скептическим взглядом.

– А ты чего пришел? – сердито спросила она. – Позлорадствовать?

– Никусь, ну как тебе не стыдно! – вмешалась Надежда Сергеевна. – Человек приехал, чтобы тебе помочь, поговорить с твоим лечащим врачом…

– Я не собираюсь злорадствовать, Вероника, – Исаев сунул руки в карманы. – Мог бы, но не буду. А приехал я, чтобы успокоить твою маму. Не пробовала в кои-то веки подумать о ком-то, кроме себя? Знаешь, какое у нее было давление?

– Павлик, не нужно… – начала было мама.

– Сто восемьдесят на сто, – неумолимо продолжал он. – Так что давай ты убьешь меня этим страшным взглядом в другой раз.

– Не собираюсь я… – Ника набрала воздуха для новой тирады.

– Так вот, – перебил Исаев. – Я звонил в ординаторскую несколько раз, меня отбрили. Надежда Сергеевна, вы не попросите историю болезни? Может, хоть вам дадут? Мне не стоит и пытаться, сами понимаете: хирургическая ревность, москвичи…

– Конечно-конечно, Павлик, бегу, – спохватилась женщина и через мгновение исчезла в коридоре.

– Какая еще хирургическая ревность? – Ника подозрительно прищурилась.

– Так, Карташова, слушай меня, – Исаев нагнулся почти к ее лицу, и она заметила в его глазу красный лопнувший сосудик.

Наверное, почти не спал…

– Ты опять с суток?

– Нет, удалось ночью вздремнуть. Иначе нельзя было бы сегодня… Не перебивай, – он говорил тихо, чтобы не привлекать внимания других больных и посетителей. – Я вчера вечером смог дозвониться до хирурга и выяснил, что у тебя был гангренозный аппендицит, абсцесс, тифлит и полный комплект, – сообщил он.

– Так разве они все, что надо, уже не вырезали?

– Не так все просто. Я не хотел пугать тетю Надю, но дела не очень хороши. Что они тебе колют?

– Не помню… Что-то такое длинное… Цифри… Цитри…

– Цефтриаксон?

– Точно! Откуда ты?..

– Не самый лучший вариант. Видимо, не действует. Сейчас я тебя посмотрю, – и он вскочил, подошел к раковине и по-хирургически тщательно вымыл руки.

Паша был слишком серьезен, чтобы Ника спорила. Суровых медиков ей и так хватало за глаза. Поэтому она задрала подол ночнушки, обнажив живот. Он аккуратно отодвинул повязку, надавил на края раны, приблизился ко шву, придирчиво его изучая. От трубки, наполненной чем-то темным, шел нехороший запах.

– Извини, – прошептала Ника.

Паша вздохнул и сел на стул для посетителей.

– Все это развилось, потому что мы проворонили острый аппендицит. И получили скопление гноя, понимаешь? У тебя, насколько я понимаю, после той нашей встречи живот отпустило?

– Ну, да, но…

– Вот он и созрел к выходным. И прорвался в брюшную полость.

– Подожди. Мужик на УЗИ сказал, что перфоративный аппендицит. А ты сейчас сказал что-то другое…

– Значит, не разглядели. Бывает такое: идешь на перитонит, а там абсцессище, гной в полости… Не нравится мне это… – пробормотал он.

– Что именно? Некрасиво сделали?

Паша посмотрел на нее как на умалишенную.

– Да, Ника, именно это меня сейчас беспокоит.

– Не можешь ответить нормально?

– Ну, вот что, – он терпеливо втянул носом воздух. – Не собираюсь я препираться. Слушай меня внимательно. Это похоже на осложнения. Возможно, подгнивает купол, но…

– Какой купол?

– Карташова, дай договорить! В который культю убирают.

– Какую культю?! – ужаснулась она, но тут же прикусила язык. – Молчу!

Пусть только уйдет, она все погуглит. Только бы не забыть слова.

– Сейчас ты напишешь отказ и едем на «Скорой» в Москву. Да, ты имеешь на это право, – ответил Паша на ее вопросительный взгляд. – Я придержал для тебя место, сегодня тебя привезут и сразу на стол.

– Опять?! – взвизгнула Ника.

– Тихо ты. Опять. Все почистим, сменим антибиотик. Я буду твоим лечащим, и маме мы ничего не скажем, ясно?

– Ты серьезно?

– Наплету чего-нибудь про палату и условия. Скажу, что лучше подержать тебя подольше, до полного выздоровления. Ей сейчас не нужен криз, понятно?

– Да.

– Ты точно усвоила? У меня нет возможности водить тебя за ручку.

– Да, Паш. Спасибо тебе.

– Тут, конечно, третий этаж, но я пойду лучше прикрою окно…

– Ха-ха. Мне ясно, Исаев, я ступила. Больше не буду.

– Ну как вы тут? – Надежда Сергеевна нарисовалась как раз вовремя, и Ника спешно накрылась одеялом. – Они отказались выдавать мне историю на руки, представляешь? Пыталась прочитать, но эти ваши каракули… Зато я все сняла на телефон. Мне девочки на юбилей подарили. Сейчас, как тут открывается… В общем, на. Сам разберешься.

Паша углубился в снимки, а Ника приподнялась на кровати.

– Мамуль, – ласково начала она. – Павлик предложил мне перевестись к нему в тринадцатую. Я думаю, стоит послушаться. И к тебе ближе.

– Да ты что! Павлик, вот спасибо! – мама радостно всплеснула руками. – Я и сама думала, но постеснялась спросить…

Чтобы мама – и постеснялась? Удивительное дело. Ника покачала головой. Кто бы мог подумать, что к Исаеву буду относиться с таким пиететом. Заслужил ведь. Спаситель, хоть и на белой «газели» вместо богатырского скакуна. Или, к примеру, черного «Ягуара».

И пока Ника писала отказ, Исаев о чем-то говорил с ее хирургом в коридоре и вызванивал транспортировку. С его помощью все заняло не больше часа. Ника едва успела попрощаться с соседками по палате, как Паша собственноручно сдал ее в дребезжащую карету неотложки и сам забрался следом.

– Слушай, я не хотела спрашивать там, – тихо сказала Ника, когда машина вырулила на трассу. – Но осложнение пошло из-за того, что они напортачили?

Паша задумчиво смотрел в окно, и на его лице мелькали пятна солнечного света.

– Не думаю. Все вместе. И медикаменты, и аппаратура… От их мастерства здесь не все зависит, к сожалению.

– А можешь рассказать про операцию?