Виктор Баранец - Офицерский крест [Служба и любовь полковника Генштаба] [litres]

Его роман принимал детективный характер.

Из бара они направились к служебному подъезду института, а затем вошли в лифт. А там Гаевский ошалел от внезапного нежно-хищного поцелуя Натальи. Они снова поехали на десятый этаж, дабы выиграть время для безудержных ласк. Что-то дикое, неукротимое, нечеловеческое было в их ласках.

– Ты мне все губы съел, – с фальшивым упреком сказала Гаевскому Наталья, – мне теперь всей помады не хватит, чтобы замаскировать твои шалости, – ну так я жду тебя в субботу, хорошо?

Ему показалось, что она еле слышно сказала ему «любимый»…

Он часто по субботам ездил на службу в институт, так что и на сей раз его ранней отлучке из дома Людмила отнеслась спокойно. И даже традиционный бутерброд успела сунуть ему в портфель.

Сначала он на своем видавшем виды зеленом «Фольксвагене» заехал на Ленинградку, припарковал машину на охраняемой институтской стоянке, а в кабинете переоделся в цивильную одежду. А затем с большой спортивной сумкой, из которой выглядывала ручка теннисной ракетки, рванул на Ярославский вокзал. Там купил билет до Мамонтовки и сел в электричку.

На душе его было празднично и светло.

В дороге он несколько раз включал плеер и с наслаждением слушал песню Леонарда Коэна «Танцуй со мной до конца любви» (в тот год он чаще всего любил слушать эту мелодию, а другую, еще более любимую – из фильма «Эммануэль» – он мечтал послушать в другой обстановке, только он знал, в какой…).

В его сумке лежали теннисная ракетка, спортивная форма, плитка шоколада, апельсины и бутылка немецкого вишневого ликера «Eckes» (он загодя припас эту бутылку помня слова Юлии о том, что Наташа обожает вишневый ликер).

Ровно в одиннадцать он подошел к центральному входу в дачный поселок «Правда» и позвонил Наталье.

– Ой, ты уже приехал?! – весело воскликнула она, – сейчас Юлька закажет пропуск и выйдет к тебе.

Юлия появилась вскоре, что-то сказала суровому охраннику в черном и демонстративно (чтобы видел охранник) обняла Гаевского и чмокнула в щеку:

– Изображаем влюбленных согласно расписанным ролям, – тихо сказала она ему насмешливым тоном, – Наташка тебя уже ждет. Сейчас поиграем в теннис, потом посидим на терраске, че-нить выпьем…

Дачный домик, к которому они подошли, стоял под высоченными соснами в самом углу поселка, – за высоким деревянным забором уже начинался лес. Этот домик от десятков таких же отличался лишь тем, что у него была красная ондулиновая крыша.

Наталья стояла на небольшой деревянной террасе и приветливо махала теннисной ракеткой. На ней были короткие джинсовые шорты и белая футболка, – Гаевский скользнул восторженным взглядом и по высокой груди с выпирающими из-под майки сосками, и по голым, плотно налитым бедрам с легким загаром, и по красивым стройным ногам в ослепительно белых кроссовках.

– Везет тебе, Гаевский, – негромко, с налетом деланной зависти буркнула Юлька, – такая девка в тебя влюбилась!

– Тебе бы надо в рекламном бюро или в пиар-конторе работать, – ответил он с хитрой ухмылкой.

Наталья светилась радостью так, как может выглядеть влюбленная женщина, – знающая, что она тоже любима.

– Вы бы чмокнулись, что ли, – брякнула Юлька, когда Гаевский поздоровался с Натальей за руку (в тот момент ему очень хотелось поцеловать ее теплую руку).

– Юлька, перестань молоть чепуху, – с деланной строгостью прикрикнула Наталья, и уже – Гаевскому, – ну что, переодевайтесь… ой, переодевайся… И пойдем на корт. Тут совсем рядом.

Когда они втроем шли к корту, Гаевский оглянулся и посмотрел на серый дощатый домик под красной ондулиновой крышей. Он стоял под высокими соснами, шершавые стволы которых (снизу пепельные, сверху светло-медные) с южной стороны были облиты золотым светом плывущего к полудню солнца.

Вокруг домика буйствовало разнотравье вперемешку с бурьяном, – этот дикий, вольно сделанный природой ковер, был прекрасен своей нерукотворностью.

«Вот так я все это и нарисую, – подумал Гаевский, – и домик, и позолоченные сосны, и траву, и ромашки, и васильки, и лопухи с пижмой, и серую деревянную терраску, и Наташу на ней. Вот под тем белым зонтом она будет читать книгу».

Наталья и Юлия играли в теннис, а Гаевский наблюдал за ними, сидя с ракеткой на длинной деревянной лавке с матерными словами, написанными черным фломастером.

Он любовался Натальей, – ее великолепно сложенной фигурой, ее движениями, ее позами, ее щедрой грудью, качавшейся под белой футболкой… Да-да, и ее заманчивой попкой под короткими тортиками.

Тайные грешные мысли о том, что все это в какой-то момент может принадлежать ему, наполняли душу его вожделенными мужскими фантазиями. И снова, снова, снова ему хотелось понять, не примитивная ли самцовость влечет, манит его к этой женщине? Что же для него важнее – фигура ее или душа? Где же он вычитал это? Где же он вычитал? «Настоящая любовь мужчины к женщине – это все, что остается после оргазма… Трагедия ждет тех, кто путает любовь с сексом…»

Разгоряченная Наталья время от времени поглядывала с корта на Гаевского, и казалось ему, что взгляд ее теплых глаз говорил ему: «Да-да, я обязательно буду твоей». Ну, так ему думалось в тот момент. Ему хотелось, чтобы и ей так думалось.

Когда Наталья в трех партиях разгромила Юлию, настал черед Гаевского. Он не чувствовал себя на корте мальчиком для битья, – тренировки в ЦСКА вернули ему былые приличные навыки игры.

Проверив Наталью парой несильных рыцарских подач, он шел в разведку дальше, изучая характер ее ударов слева и справа, ее манеру делать подачу и подрезку.

Перед каждой своей подачей он затяжным взглядом смотрел в ее глаза и она отвечала ему тем же – они разговаривали глазами. Конечно, теннис в тот момент был не самым важным поводом для этого разговора…

Сидящая на скамейке Юлька грызла яблоко и яростно болела за Гаевского, подбадривая его. Первую партию Гаевский выиграл с перевесом всего лишь в один мяч, – хотя ему было понятно, что Наталья играла не в полную силу. Он чувствовал, что она ему поддавалась.

Вторая и третья партии все расставили по своим местам, – он их вчистую продул.

Все шло к тому, что и четвертая партия будет за Натальей. Но тут вдруг все стало ломаться в ее игре, – пошли одна за другой детские ошибки, ослабла сила ударов, а хитрые подрезки справа и слева уже не удавались.

Исчезла улыбка с лица Натальи, хмурая растерянность блеснула в ее глазах, то и дело опасливо посматривающих куда-то за спину Гаевского.

Он оглянулся и сразу понял причину такой перемены в игре Натальи, – возле корта стоял высокий, холеный, франтовато одетый человек, а за спиной его в черном костюме маячил явно охранник в черных очках. Гаевский поздоровался с холеным едва заметным кивком головы.