Виктор Баранец - Офицерский крест [Служба и любовь полковника Генштаба] [litres]

Вернувшись на метро в институт, он снова облачился в военную форму, сел в свой «Фольксваген» и покатил в Крылатское.

Людмила никак не отреагировала на его позднее появление дома, – чмокнула в прихожей в щеку, тихо сказала «ужин на печке» и удалилась к своему компьютеру.

– Ну и какие там у вас новости на кафедре? – на всякий случай спросил он, дабы хоть как-то показать свое неравнодушие к работе жены.

– Представляешь, этот дурачок Тормашка, оказывается, совсем уж не такой дурачок, – отозвалась Людмила, и Гаевский снова уловил в глубине ее голоса теплую жилу. – Ты не поверишь, он пробил мне курс лекций по русской эмигрантской литературе в парижском университете! Если все получится, я три месяца читать там буду! Увидеть Париж и умереть!

– Поздравляю, это здорово, – откликнулся Гаевский через открытую дверь ванной, – и тут же воображение его метнулось по временному пространству, на глубину аж в девяносто дней, – те девяносто парижских дней, когда жены не будет в Москве…

Он уже засыпал в спальне под мерное бубнение телевизора, когда Людмила выдернула из его руки пульт и переключилась на другую программу. При свете экрана он видел, как жена сняла халат и, совершенно голая, стоя к нему спиной, вынимала из волос какие-то шпильки. Он скользнул по ее обнаженному телу нежадным мужским взглядом и закрыл глаза.

Раньше всего этого ему было достаточно для того, чтобы тут же заняться соблазном жены и получить в итоге то, что нужно мужчине.

Сейчас же этого ему уже не хотелось.

Самец, таившийся в нем, был в данный момент по горло сыт тем, что досталось ему в Мамонтовке…

Махнуло лето на прощание теплым солнечным шелком последних августовских дней, – вот уже и грустный, дождливый сентябрь ровно в полночь заступил на осенний пост. Желтый лист на мокром асфальте – визитная карточка осени.

Сколько там? Да, пожалуй, уже почти месяц офицеры отдела полковника Томилина устраняли сбои и нестыковки в программном обеспечении «карандаша», – в октябре ожидались очередные испытательные пуски все на том же бескрайнем и бурьянисто-рыжем полигоне Капустин Яр.

Гаевский, Таманцев и Дымов с утра до вечера корпели в начиненной аппаратурой лаборатории над схемами бортового управления ракеты. В те дни к ним частенько заглядывали конструкторы и инженеры – умнолицые, интеллигентные, скромно одетые люди. Они переговаривались на своем языке, пересыпанном профессиональными словечками, как московский бублик маком:

– Навигация… Траектория… Подсистема наведения… Рули отклонения… Разброс параметров двигателей… Вектор скорости… Система управления расходом топлива…

Когда гости уходили, офицеры иногда отрывались от работы и уже в своем, отдельском кругу обсуждали местные новости. Офицеры ведь тоже люди и ничто человеческое им не чуждо (ах, оставьте, оставьте эту глупую мысль, что посудачить – это якобы ниже их достоинства!).

Прошелестел слух, что если финальные пуски пройдут успешно и «карандаш» примут на вооружение, Томилина назначат в Генштаб на генеральскую должность, а Гребнев с Померанцевым получат по ордену. А то и госпремию отхватят.

Еще стало известно, что Журбей теперь не только председатель экспертного совета концерна, но и руководитель группы конструкторов, разрабатывающих ракету дальнего перехвата по специальному решению правительства.

– Ни хрена себе! – возмущенно восклицал Таманцев, – сначала подсидели и вышвырнули заслуженного человека из начальственного кресла, чтобы блатные ставленники вместо него баблом рулили. А теперь включили задний ход!

Майор Дымов, побывавший по служебным делам в Главном ракетно-артиллерийском управлении (ГРАУ), принес оттуда любопытную весть: там проекту дальней ракеты Журбея присвоили величественный шифр «Громовержец» (у «карандаша» вообще-то был не менее громкий псевдоним – «Властелин»).

Судачили офицеры и о том, что Гребнев с Померанцевым очень ревниво отнеслись к решению правительства создать в концерне своего рода альтернативное конструкторское бюро Журбея, – и эта ревность была понятной: если на пусках «карандаша» в октябре случится очередной облом и разработка ракеты еще больше отстанет от графика, то и в правительстве, и в Минобороны, и в Генштабе наверняка возникнет недоверие к этому проекту и его финансирование могут урезать. А высвобожденные деньги перекинут на разработку журбеевского «Громовержца».

Дымов прыткими пальцами пианиста бегал по клавишам своего компьютера и бубнил:

– Журбей со своей группой еще не развернулся, а ему Гребнев с Померанцевым палки в колеса уже вставляют… Для этих спецов по двигателям и горючему, которых Журбей призвал под свои знамена, до сих пор даже места не нашли… Все еще в его кабинете ютятся… Друг у друга на голове сидят. Стыдоба!

Таманцев добавил:

– Явно побаиваются, что Игорь Романович со своими учеными мужами может им щелбан сделать. Конкуренция, однако…

Гаевский тоже откликнулся:

– Оно, конечно, хорошо, что и в военно-промышленной комиссии, и в Генштабе, и в ГРАУ нашлись люди, которые сообразили, что новый проект Журбея – это прорыв… Это даже своего рода революция… Хотя, конечно, и рискованная. Журбей предлагает совершенно другой принцип уничтожения цели – кинетический. А мы вот тут топчемся, по сути, на старых параметрах «карандаша». И на той же высоте поражения цели, и на том же способе…

Услышав это, Дымов отринул от компьютера, резко повернулся к Гаевскому и азартно затараторил:

– Господа офицеры! Я вам сейчас такооооое сообщу, такоооое… Только между нами… Оказывается, Журбей о своей ракете письмо в Кремль писал. Самому! Да, са-мо-му!

Гаевский ухмыльнулся:

– Откуда информация? Одна бабка сказала?

– Не бабка, не бабка, Артем Палыч, – блеснув брызжущими азартом темными глазами, ответил Дымов, – источник очень надежный… Мой однокурсник по училищу… Федя Кантиевский. Он в ГРАУ служит.

– Ну и что в том письме? Не томи! – воскликнул Таманцев.

Дымов посмотрел на Таманцев, как академик на беспросветного двоечника:

– А то, что Журбей назвал дальнейшие испытания своего же детища, но с пониженными Гребневым параметрами… Он назвал… Нет, вы подумайте только!.. Он назвал дурной тратой времени и средств! Представляете?! Мой «карандаш», говорит, с такими параметрами – это уже вчерашний день. А мы его нацеливали в завтрашний… Мы его в ближний космос уже нацеливали. И даже…

– Ниче се! Этого не может быть! Деза какая-то! – заводился Таманцев, – если «карандаш» – вчерашний день, то нахрена же мы готовим его к новым пускам? Ты, дружок, явно хоть и слышал звон, да не знаешь где он… Чушь какая-то!