Тайари Джонс - Брак по-американски [litres]

Чтобы дойти до гаража, надо спуститься вниз по лестнице и пройти через прачечную комнату, где гудят стиральная машина и сушилка из нержавеющей стали, современные и удобные. Я вошел в гараж, нажал на выключатель, поднимая массивные складные ворота. Услышав звук металла по металлу, я с усилием сглотнул. Когда мы только поженились, Селестия говорила, что скрежет гаражной двери вызывает у нее улыбку, потому что это значит, что я вернулся домой с работы. Тогда мы жили тут же и были вместе во всех измерениях – в умственном, духовном и, да, физическом. Теперь она ведет себя так, будто вообще меня не знает. Или, хуже того, никогда меня не знала. Как тебе такое, Уолтер? Никто меня к такому не готовил.

Дневной свет слегка осветил помещение. Сегодня рождественский сочельник, и вне зависимости от того, что происходит со мной, каждый ребенок будет ждать [91] Неточная цитата из «Рождественской песни», написанной музыкантом Мелом Торме в 1945 году, которая стала широко известна в исполнении Нэта Кинга Коула. . На другой стороне улицы стильная женщина переставляла дюжину пуансеттий на крыльцо. Наискосок мигали лампочки в канделябре. В дневном свете я едва мог разглядеть огоньки, но, прищурившись, я их все-таки увидел. Прямо передо мной стояло дерево, за которым Селестия ухаживала, как за домашним животным. Нет, конечно, я тоже умею любить растительность. В детстве мне был небезразличен один пекан, но не просто так – на нем росли первоклассные орехи, которые можно было продать по доллару за кулек. А Оливия выращивала мирты у нас на заднем дворе, потому что ей нравились бабочки и цветы. Так что это не то же самое.

Снова обратив взгляд на гараж, я заметил, что за помещением явно следили, и это, скорее всего, дело рук Дре. Он всегда любил порядок. В гараже было как на выставке-продаже – слишком чисто, чтобы тут чем-то действительно пользовались. Когда тут жил я, лопата пахла грязью, газонокосилка – бензином, а садовые ножницы – срезанными ветками. Теперь все инструменты висели на крючках, начищенные, будто она пыталась их продать. Все было подписано, будто кому-то нужна бирка с надписью, что топор – это топор.

Вдоль южной стены стояла груда картонных коробок. Ровные печатные буквы: «Рой Г. разн.». Уж лучше там было бы только мое имя, «Рой». Или «Вещи Роя». Даже «Говно Роя» звучало бы не так официально. Когда я вышел из тюрьмы, мне дали бумажный пакет с надписью «Гамильтон, Рой О. Личные вещи». В этом пакете было все, что у меня было с собой, когда я сел, за исключением тяжелого складного ножа, который принадлежал дяде Роя-старшего, его тезке, первому Рою. Теперь передо мной было шесть-семь средних по размеру коробок. Они все с легкостью поместятся в «Крайслер». Мужчины поумнее, Рой-старший или Уолтер, загрузили бы все в машину и умчались по шоссе прочь. Но не я. Я вытащил коробки наружу и поставил их на скамейку в виде полукруга у корней Старого Гика.

Вернувшись в гараж, я стал искать, чем можно было разрезать скотч, но не нашел ничего, кроме двустороннего топора. Выбора у меня не было, и я стал вскрывать коробки ключами – теми, которые открыли входную дверь, наполнив меня ложной надеждой.

В первой коробке было все, что я хранил в верхнем ящике комода. Вещи лежали в беспорядке, будто они с Андре просто открыли коробку, вынули ящик и вытряхнули все туда. Рядом с небольшим флаконом одеколона «Давидофф» валялись мятые фотографии – мои детские, мы с Селестией, когда только начали встречаться. Почему она хотя бы снимки не захотела оставить? На картонном дне рассыпались семена из небольшого пакетика травы. В другой коробке я нашел свой диплом, он лежал невредимый в кожаной обложке, чему я был рад. Но таймер для яиц и полупустая пачка антибиотиков? В этом не было никакой логики. Стеклянное пресс-папье завернули в фиолетовый с золотым свитер, который я тут же надел. Он пах секонд-хендом, но хоть что-то защищало мое тело от холода.

Мне стало наплевать на вещи, но я не мог остановиться и вскрывал коробку за коробкой, вытряхивая все на траву, перебирая содержимое, высматривая крохотный осколок кости. Бросив взгляд на дом, я заметил какое-то движение у окна. Я представил, как Селестия выглядывает наружу. Спиной я почувствовал взгляд женщины из дома через дорогу. Когда-то я знал ее имя. Я помахал ей, надеясь, что она не начинает беспокоиться и не надумает вызвать полицию, потому что мне меньше всего хотелось встречаться с правоохранительными органами. Она помахала в ответ, положила в почтовый ящик стопку писем и подняла красный флажок. На бордюре стоял «Крайслер» Роя-старшего, я сидел, разрывая коробки, в воздухе летал мусор – сцена, должно быть, была как в гетто, и к такому на Линн Вэлли Роуд не привыкли. «Счастливого Рождества», – прокричал я и помахал еще раз. Это ее подуспокоило, но не слишком, и она осталась стоять на улице.

Среди находок из последней коробки я обнаружил стеклянную банку с юбилейными четвертаками [92] Серия монет (двадцать пять центов, пятьдесят и один доллар), где на аверсе монеты стоит двойная дата 1776–1976, выпуск монет был приурочен к двухсотлетней годовщине создания государства США – 4 июля 1976 года была принята Декларация независимости). , которая была у меня с шести лет, пару сиротливых ключей, но моего зуба там не было. Я провел рукой под картонными створками, проверив, не завалился ли он туда, но вместо этого там я нашел бледно-розовый конверт, на котором читались небесно-голубые буквы девчачьего почерка моей мамы. Я сел на холодную деревянную скамейку и развернул страницу, которая лежала внутри.

Дорогой Рой,

Я пишу тебе письмо, чтобы ты мог обдумать мои слова с холодной головой и не плодить непонимание руганью, потому что тебе вряд ли понравится то, что я должна сказать. Так что вот.

Во-первых, я хочу сказать, что я очень тобой горжусь. Возможно, даже слишком горжусь. Многие у нас в церкви Царя Христа уже устали слушать, как я рассказываю о тебе, потому что у их ребят дела идут не очень. Мальчики уже сидят в тюрьме или направляются к ней, а у девочек у всех есть дети. Это не у всех так, но у достаточно многих, откуда и берет начало источник ревности и зависти ко мне и моим. Поэтому я каждую ночь читаю защитную молитву для тебя.

Я рада, что ты встретил девушку, на которой хочешь жениться. Ты знаешь, я всегда хотела стать бабушкой (хотя, надеюсь, для «бабули» я пока выгляжу слишком молодо). Тебе не придется волноваться, что надо будет поддерживать нас с отцом. Мы уже давно откладываем деньги, и на жизнь в старости нам хватит. Так что пойми меня: то, что я хочу сказать, продиктовано не денежными интересами.

Я хочу спросить тебя вот о чем. Ты уверен, что эта женщина для тебя? Станет ли она женой для настоящего тебя? Но как ты можешь об этом судить, если ты еще даже не привез ее в Ило познакомиться со мной и отцом? Я знаю, ты виделся с ее родителями и они произвели на тебя впечатление, но нам тоже надо с ней увидеться. Так что приезжайте нас навестить. Обещаю, что мы все сделаем красиво, и я также обещаю, что буду вести себя подобающе.