Тайари Джонс - Брак по-американски [litres]

– Я пытаюсь проявить милосердие. Богом клянусь, я был невиновен. Невиновен. Я занимался своими делами, и вдруг меня посадили. С тобой это тоже может случиться, Дре. Она-сказала-он-сказал, и все, этого достаточно, чтобы все обрушилось. Думаешь, полицейским не плевать, что у тебя свой дом и «Мерс»-внедорожник? То, что случилось со мной, может произойти с каждым.

– Думаешь, я не знаю? – спросил я. – Я всю жизнь прожил черным.

– Рой, не прошло ни единого дня, когда мы бы о тебе не говорили, не думали о тебе, – сказала Селестия. – Ты думаешь, мы о тебе забыли, но мы не забыли. Мы думали, что ты уже не вернешься, – сказала Селестия.

Пока она говорила, я сидел молча. Она произносила слова, которые выбрали мы оба, но теперь они звучали не совсем правдиво. Говорили ли мы, что наши отношения – это случайное стечение обстоятельств? Говорили ли мы также, что полюбили друг друга только потому, что Рой отсутствовал? Но это ложь. Мы полюбили друг друга потому, что мы всегда друг друга любили, и я отказываюсь утверждать что-либо иное.

– Селестия, – сказал Рой. – Замолчи.

– Слушай, Рой, – сказал я, – тебе придется понять, что мы вместе. Точка. Детали уже не важны. Точка.

– Точка? – переспросил он.

– Точка, – повторил я.

– Слушайте, – взмолилась Селестия, – вы оба.

– Иди в дом, – сказал Рой. – Дай я поговорю с Дре.

Я слегка надавил рукой ей на поясницу, чтобы убедить ее пойти к двери, но она была непреклонна.

– Не пойду я, – сказала она. – Это и моя жизнь тоже, – восхищение, которое я испытывал к ней, вспыхнуло на резком лице Роя.

– Ну, слушай, если хочешь, – сказал он. – Я ради твоего же блага попросил тебя пойти в дом. Не надо тебе слышать, о чем мы тут с Андре будем говорить. Я пытаюсь вести себя благородно.

– Это ее выбор, – сказал я. – У нас нет секретов друг от друга.

– Еще как есть, – усмехнулся Рой. – Спроси ее про прошлую ночь.

Я спросил ее взглядом, но ее лицо ничего не выражало, словно закрытое шторами от солнца.

– Я тебе говорю, ты сама не захочешь тут находиться, – сказал Рой Селестии. – Когда говорят мужчины, это тебе не миленькие беседы. К этому, на самом деле, и сводится тюрьма. Слишком много мужчин разом. Ты сидишь там, зная, что в мире полно женщин, которые сажают цветы, наводят красоту, облагораживают планету. Но там я сидел в клетке, как зверь, с кучей других зверей. Так что даю тебе последний шанс, Селестия. Отведи свою хорошенькую головку домой. Пошей кукол или еще что-нибудь поделай.

– Я не пойду, – сказала она. – Тут должен остаться кто-то разумный.

– Пойди в дом, милая, – сказал я. – У тебя вчера был весь день, чтобы с ним поговорить, – я попытался произнести слово поговорить невозмутимо, не так, будто я гадал, чем они занимались помимо разговоров.

– Нам десяти минут хватит, – сказал Рой. – Это недолго.

Селестия встала. Пока она шла, я смотрел на ее спину, гладкую и сильную. Рой взглянул через дорогу на соседку, которая уже смотрела на нас открыто, даже не пытаясь заниматься цветами.

Когда Селестия, наконец, скрылась, он сказал:

– Ну, вот что. В мире полно женщин. Особенно в Атланте. Ты черный, трудоустроенный, гетеросексуальный, по части сестер. Перед тобой открыты все двери. Но тебе понадобилась моя жена. Это было неуважением по отношению ко мне. Неуважением по отношению к тому, что со мной произошло, к тому, что происходит со всеми нами по всей стране. Селестия была моей женщиной. И ты это знал. Черт, да ты же сам нас познакомил.

Теперь он стоял передо мной. Рой говорил не на повышенных тонах, а на более глубоких.

– Что, просто получилось удобно? Просто нужна была манда по соседству, чтобы в машину не надо было садиться?

Теперь поднялся и я, потому что есть слова, которые мужчина не может слушать сидя. Когда я встал, Рой меня уже ждал и толкнул меня грудью в грудь.

– Отвали, Рой.

– Ну, скажи. Скажи, почему ты так поступил, – сказал он.

– Как поступил?

– Почему ты украл мою жену? Ты не должен был ее трогать. Она была одна, хорошо, но ты-то не был. Даже если она сама на тебя кидалась, ты должен был уйти.

– Да что тут такого сложного, что ты не можешь понять?

– Это бред, – сказал Рой. – Ты знал, что она мне жена, еще до того, как тебя затянули эти шуры-муры. Ты просто увидел, что есть такая возможность, и воспользовался ею. Тебе на все было наплевать, главное – кому-то присунуть.

Я толкнул его, потому что другого варианта уже не оставалось.

– Не говори так про нее.

– А что мне будет? Что, слова мои не нравятся? Да, мы в тюрьме не очень-то вежливые ребята. Говорим, что думаем.

– И что ты хочешь сказать? Чего ты от меня хочешь? Если я скажу тебе, что она просто шкура, ты полезешь в драку. Если я тебе скажу, что хочу на ней жениться, будет еще хуже. Так что давай, ударь уже меня, и хватит болтать. Но суть в том, что она тебе не принадлежит. Она никогда тебе не принадлежала. Да, она была твоей женой. Но она тебе не принадлежала. Если ты не можешь это понять, набей мне морду и живи дальше.

Рой замер на минуту:

– Больше тебе сказать нечего? Что она мне не принадлежит, – он сплюнул сквозь дыру на месте выбитого зуба. – Она и тебе тоже не принадлежит, дорогой друг.

– Справедливо, – и я пошел прочь, ненавидя вопросы, которые обвивали мне ноги, как виноградная лоза. Это проделки сомнения, из-за него я оказался уязвим, повернулся к Рою спиной. Меня подорвал его смех, он заставил меня забыть, что я верю ей, как своим глазам.

Он ударил меня сзади, не успел я ступить и шагу.

– Не смей от меня уходить.

Вот и насилие, которое предсказал мне отец. Прими это, – сказал он. – И живи дальше. Я подставил свое лицо, и Рой ударил меня прямо в нос, прежде чем я успел хотя бы сжать пальцы в кулак. Сначала я почувствовал толчок, потом – горячий ручеек на губах, и за ним последовала боль. Я пропустил пару сильных ударов, потом хук по почкам и, пригнувшись, боднул Роя головой в грудь, прежде чем он повалил меня на землю. Последние пять лет, пока я писал код на компьютере, Рой сидел в тюрьме. До этой секунды я гордился своим чистым досье, некриминальной жизнью. Но, лежа на траве под Старым Гиком, закрываясь от гранитных кулаков Роя, мне хотелось быть другим человеком.

– Все такие спокойные, будто это всего лишь маленькая неприятность, – выдохнул он. – А это моя жизнь, уебок. Моя жизнь. Я был на ней женат.

Случалось ли вам смотреть ярости прямо в глаза? От мужчины в агонии нет спасения. Лицо Роя было безумным и диким. Жилы на шейных мышцах надулись, как провода; губы затвердели, как края раны. Его непрестанные удары питала необходимость причинять мне боль, и это было ему нужнее, чем кислород, нужнее, чем даже свобода. Эта необходимость была сильнее, чем даже мое желание выжить. Мои попытки защищаться были формальными, искусственными и символическими, а его кулаками, ногами и потребностями управлял дикий код.