Тайари Джонс - Брак по-американски [litres]

– Просто хотел пожелать тебе счастливого Рождества, – я сжимал телефон обеими руками, будто боялся, что у меня его кто-то отберет.

– Рой Гамильтон. Я тебе хочу задать один вопрос. Готов? Слушай: было или не было ? Может, это во мне эгг-ног [98] Эгг-ног – сладкий напиток на основе взбитых яиц с добавлением молока, коньяка или рома, сахара, специй. Популярен в США и Канаде, странах Южной и Центральной Америки, Европе. Является традиционным рождественским напитком. говорит, но мне надо знать. У нас с тобой было было или не было ?

С женщинами так бывает: они бросаются вопросами, на которые нет правильного ответа.

– Было, – сказал я, но на конце моего ответа загибался вопрос, как хвостик у свиньи.

– Ты не уверен? Слушай меня, Рой Гамильтон. Это было. Точно было.

– Давина, не заставляй меня врать. Я женат . Я выяснил, что я до сих пор женат.

Она меня перебила:

– Я не об этом тебя спрашивала. Я спросила только, было у нас или не было.

Крутя телефонный провод, я вспоминал время, которое мы провели вместе. Ведь прошло всего две ночи? Но эти две ночи положили начало моей дальнейшей жизни. К ее двери я приполз, но вышел из нее на своих двоих.

– Было, – сказал я, наклонившись вперед. – Точно было. Хотел бы я тебе это сказать.

Я повесил трубку, когда вошла Селестия. Она выглядела как рождественский подарок: на ней была кружевная комбинация, в которой я опознал ту, что покупал ей сам. Селестия жаловалась, что комбинация выглядит «пошло», имея в виду, что она выглядит дешево. Я за нее хорошо заплатил, но теперь, когда Селестия ее надела, я понял, что она имела в виду.

– Нравится? – она повернулась вокруг себя.

– Да, – сказал я. – Нравится. Правда.

Она откинулась на подушки, как богиня в выходной, ее грудь обсыпали крупные золотые блестки.

– Иди ко мне, – сказала она, как кто-то из телевизора, а не настоящий человек.

Я подошел к ней, но не стал выключать свет.

– Еще кое-что, – сказал я. – Хочу еще кое-что объяснить. Прежде чем мы начнем это.

– Ты не обязан. Ты же сам сказал, что мы все начинаем по новой?

Меня резануло это «по новой» . В Ило это значило, что ты сам не успеваешь за собой. Но я понял, что она имела в виду. В этом слове заключалась мечта, что ты можешь войти в чистую, пустую комнату и закрыть за собой дверь.

– Я не хочу по новой. Я хочу начать по-настоящему.

– Тогда расскажи мне.

– Хорошо, – начал я. – Я пробыл в Ило несколько дней, мне было сложно. Многое навалилось. Там была девушка. Из старшей школы. Она меня пригласила к себе на ужин, и слово за слово…

Это может прозвучать странно, но мои признания казались мне знакомыми, как пара старых джинсов. Меня подталкивали остатки прошлого, когда мы ссорились, как могут ссориться только влюбленные. В этот раз Селестия не имела права ревновать, но с каких пор тебе нужно право чувствовать то, что ты чувствуешь? Я улыбнулся, вспоминая тот раз, когда она выбросила мой кусок торта и в одиночку выпила все шампанское. Возможно, я скучал по ссорам так же, как и по ее любви, потому что с Селестией одно всегда следовало за другим. Наша страсть была мощной и опасной, как нестабильный атом. Я никогда не забуду примирительные поцелуи, когда она кусалась, оставляя у меня на груди фиолетовое кольцо, которое здорово болело еще полтора дня. С такой женщиной ты всегда знаешь, что это точно было.

Селестия сказала:

– Как я могу злиться? Я же не двуличная.

Я всматривался в ее лицо, но на нем отражалась только усталость. Она с тем же успехом могла просто пожать плечами. Меня долго не было, но я все равно кое-что про нее знал. Определенные вещи у нас на подкорке не меняются. Вчера под деревом она боролась с собой, чтобы сохранить самообладание, подавить огонь, но я чувствовал, как она горит.

– Джорджия, ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?

– Понимаю, – продолжила она. – Ты многое пережил. Я понимаю, что это ничего не значит. Ты это хотел сказать?

– Селестия, – сказал я, заключив ее в объятия. На мне были брюки и носки, а она была почти голой. От нее пахло пудрой с блестками и мылом. – Тебе все равно, правда?

– Дело не в том, что мне все равно. Я просто пытаюсь относиться к этому по-взрослому.

– Я позвонил ей секунду назад, когда ты была в душе, – я замедлил речь, чтобы каждое слово било с силой. Мне не нравилось раскручивать детали. Клянусь, я не хотел сделать Селестии больно, но мне нужно было знать, могу ли я так сделать. Мне нужно было знать, есть ли у меня по-прежнему такого рода сила, такого рода власть.

– Когда я был с ней, она мне показала, как снова стать собой, или, наверное, она познакомила меня с новым мной, с человеком, которым я должен стать в будущем. Это было замешено не только на сексе. Но я не могу врать тебе и говорить, что у нас ничего не было. Она приняла меня как мужчину или, может быть, просто как человека.

Взгляд у Селестии был невыразительным, как яйцо.

– Ну, а как ее зовут?

– Давина Хардрик. Она спросила, что между нами было. В смысле, между мной и ей, не между мной и тобой.

– И что ты ей сказал? – в ее голосе было только любопытство.

– Я сказал ей, что я женат.

Селестия кивнула, погасила свет и притянула меня на кровать.

– Да, ты женатый мужчина.

Я лежал в темноте, в неуверенности, будто не мог вспомнить собственное имя. Давина сказала, что единственный вопрос заключается в было или не было, но это такая же выдумка, как начать по новой. До конца наших жизней между мной и Селестией что-то будет . Ни один из нас никогда не сможет насладиться идеальным спокойствием не было. Когда на прикроватных часах мигнула полночь и Рождество закончилось, я почувствовал, как моя жена, покусывая, целует мои плечи. Я чувствовал грусть в ее дыхании, но она продолжала ласкать меня, произнося мое имя скорбным шепотом. Я повернулся к ней лицом; голова Селестии в моей ладони казалась хрупкой, как лампочка.

– Джорджия, ты не обязана.

Она прервала меня поцелуем, и я не уверен, что хотел его. В свете часов на тумбочке я различил ее напряженные брови и дрожащие ресницы.

– Мы не обязаны, – сказал я. – Мы можем просто лечь спать.

Ее кожа жгла мне бедро, когда я теребил кружевной подол ее ночнушки. Мои руки сами собой устремились к ее телу, но под моими пальцами ее мускулы напрягались. Будто я обращал ее в камень, клетка за клеткой.

– Вот как я тебя люблю, – сказала она, откинувшись на груду подушек. Даже в темноте я мог разглядеть, как ее грудь учащенно поднималась и опадала, ее дыхание, как у птицы в руке. – Пожалуйста, Рой. Пожалуйста, дай я все сделаю правильно.

Когда я сидел в тюрьме, Оливия навещала меня каждые выходные, пока могла. Я всегда был рад ее видеть, но всегда стыдился, что она видит меня. Однажды в воскресенье она как-то переменилась, но я не совсем мог описать как. Она, должно быть, узнала о раке, но мне не сказала. Я заметил ее дыхание; Оливия сама это осознавала, и ее внимание цепляло взгляд. Она тогда вдыхала воздух так же, как Селестия сейчас: быстро и испуганно.