Люси Эдлингтон - Алая лента

Тем временем подошла наша очередь, и повариха плеснула в наши оловянные миски так называемого супа. Я посмотрела на грязно-серую водичку, в которой плавал одинокий кусочек картофельной шелухи. Смотреть в миску было легче, чем беспрестанно шарить глазами вокруг, надеясь и боясь найти под случайным платком морщинистое бабушкино лицо.

— Ты собираешься есть этот суп или стараешься навсегда запомнить его? — поддразнила меня Роза.

— А что, если их арестовали — и бабушку, и дедушку? — спросила я, бесцельно болтая ложкой в тепловатой жидкости.

— Ты просто должна надеяться на то, что они целы и невредимы, Элла.

— А что, если это мы с тобой живы и едим этот суп, а они?..

— Тсс, молчи. Не говори. Надейся.

Надеяться?

Я пыталась понять, каково это. Надеяться — это значит признать, что Роза была права, что Бетти — это не Бетти, а бабушка с дедушкой по-прежнему живут в своем доме, на свободе.

Надеяться.

Впервые со времени вечерней проверки я подняла голову и посмотрела вверх. Среди столбов дыма, высоко поднимавшихся в озаренное оранжевым светом небо, мелькали маленькие желтые звездочки-точечки.

Неужели это же самое небо расстилается над тем городком, где прошла моя прежняя жизнь? А что сейчас делает бабушка? Ходит по дому, задергивая занавески и зажигая лампы? Или сидит за кухонным столом и ждет, когда я влечу в дверь и крикну: «Привет! Я дома!»

Как долго она будет меня ждать?

Пока я не вернусь, конечно.

Вслед за алым закатом наступила ночь, а по ночам становится темно даже летом. Спрятавшись от всех на крытых соломой нарах, я была рада тому, что стала как бы невидимкой и никто не увидит, что я рыдаю, словно маленький ребенок. Роза, конечно, услышала, обняла меня своими костлявыми ручками-палочками и поцеловала мою стриженую макушку. Носового платка у меня не было, поэтому пришлось вытереть глаза и нос прямо рукавом, словно какая-нибудь грязная нищенка.

— Сон приснился, — пояснила я Розе, продолжая всхлипывать и шмыгать носом.

— Что ты вернулась домой?

Такие сны меня порой посещали. Снилось, что я проснулась дома, в своей кровати, и слышу, как звенит посудой на кухне дедушка — моет тарелки. Такие сны были хуже любого кошмара, потому что после них приходилось просыпаться и понимать, что ты по-прежнему в огороженном колючей проволокой Биркенау.

— Нет, мне приснилось, что я снова в доме Мадам, в той самой примерочной комнате на мансарде. Мадам стоит в моем платье, а по нему расплывается большое красное пятно. Это кровь, настоящая, липкая темно-красная кровь. Я смотрю в зеркало и вижу себя — кучку обтянутых кожей костей в жуткой полосатой робе и в этих уродливых, уродливых башмаках! Ты знаешь, ведь мы не выглядели отвратительными до того, как попали сюда. Это Они сделали нас такими!

Они заставляют нас жить, как крыс, в канализации, а потом удивляются, что мы воняем! Почему Им достаются торты и мягкие подушки?

— Я знаю, знаю, — ворковала Роза, продолжая обнимать меня. — Это нечестно, дорогая.

— Нечестно? — задыхаясь от гнева, переспросила я и, наверное, резко села бы, но вспомнила про низкую потолочную балку. — Это абсолютное зло! Я ненавижу быть уродиной! Почему мы с тобой не можем красиво одеваться, есть шоколад и жить в шикарном доме? Мадам дрыхнет на мягком матрасе и кружевных подушечках! Карла жрет пирожные и читает журналы мод, а мы?.. Мы здесь…

В темноте я услышала шуршание соломы и чьи-то приглушенные всхлипывания. Почувствовала, как что-то поползло по шее. Вошь. Эти мелкие твари любили забиваться в царапины на нашей коже и кишели в швах наших полосатых роб. Пили нашу кровь, пока их от нее не раздувало. Я шлепнула себя по шее, превратив вошь в крохотное кровавое пятнышко.

— Мы не обязаны здесь находиться, — сказала Роза. — В любое время мы можем убежать в придуманную историю.

— Не надо больше историй, — поежилась я. — Не сегодня. Прости, Роза, я виновата. Очень виновата. Заставила тебя вышивать тот подсолнух, хотя ты знала, что это неправильно. Ты всегда знала, что мы творим свои чудеса не для тех людей. Наши таланты не должны служить им. Они этого не заслуживают.

— Красота всегда остается красотой, — сказала она.

— Красивые вещи не для… кусков дерьма! Что? Почему ты смеешься?

— Извини, ничего не могу с собой поделать, — сдавленным голосом фыркнула Роза. — Просто представила себе Мадам в образе огромной какашки в роскошном платье, которая болтается, взяв коменданта под руку. Омерзительное и потешное зрелище! И все-таки я сделаю из тебя писательницу!

— Рада, что тебя что-то еще может смешить, — мрачно процедила я.

Роза захихикала еще сильнее. И так заразительно, что я тоже засмеялась. Безуспешно мы пытались справиться со своим смехом, который разбирает и сводит с ума. Уже начали болеть ребра, но мы все продолжали смеяться. Ясно, что ничего смешного в этом не было, и счастливее мы от этого не станем. В конце концов, мы крепко обнялись и лежали, пока бессмысленная тряска не прекратилась.

А когда мы наконец успокоились, Роза длинно, глубоко вдохнула и шепнула мне:

— Бедная моя. Знаешь, я приготовила тебе подарок.

Она нащупала в темноте мою руку и вложила мне в ладонь что-то мягкое.

— Что это? — шепнула я в ответ.

— Лента. Утром ее рассмотришь. Красивая вещица, специально для тебя.

— Роза, но это же… шелк, я на ощупь чувствую. Сколько же ты заплатила за эту ленту? Ты же никогда не умела добывать сигареты для обмена.

— Можешь гордиться мной, Элла. — По тону Розы я поняла, что она улыбается. — Я украла эту ленту в универмаге.

— Украла?

— Тсс! Не так громко, услышат!

— Хмм… подожди-ка, кажется, я помню, как одна юная симпатичная особа говорила мне, что воровать нехорошо?

— Забудь, — ответила Роза. — Спрячь ленту и помни, что скоро настанет время, когда у нас будет сколько хочешь лент. И мы с тобой поедем в Город Света и там привяжем эту твою ленточку на ветку дерева, на счастье. Давай будем надеяться, что так все и будет.

Надеяться. Опять это слово.

* * *

В Биркенау ты никогда не можешь сказать, что видела хороший сон. Такие сны здесь разве что мертвым снятся. Вот и сегодня я на несколько часов погрузилась в тяжелое забытье без сновидений, а едва проснувшись, схватилась за ленту.

В центре барачного блока замигала, оживая, электрическая лампочка, затем раздался резкий свисток Балки и ее традиционный крик:

— Подъем! Поднимайтесь, ленивые кобылы! На выход! Встречайте новый день в этом раю!

Теперь, в ярком свете, я увидела, что лента, которую дала мне Роза, — красная. Я спрятала ее в потайной кармашек на внутренней стороне своей робы. Затем спустилась с нар, задержалась, чтобы вытащить ленту и еще раз полюбоваться на нее. Снова спрятала.