Люси Эдлингтон - Алая лента

Выпущенные Карлой пули настигнут меня раньше, чем Пиппа со своими клыками. Бах, бах, бах мне в спину.

— Лучше держаться дальше от толпы, — сказала Карла, но кому именно сказала — мне или Пиппе, — я толком не поняла. — Летом от людей так воняет! А полчища новичков все прибывают на станцию и прибывают, так что не остается никакой надежды на то, чтобы съездить к морю, отдохнуть немного от этого пекла. Десять тысяч штук ежедневно! О чем они там думают? Что мы машины?

«Штук?» — подумала я, быстро моргая. По моим векам катились капельки пота, но мне нечем было смахнуть их — обеими руками приходилось держать в нужном положении чертову коробку.

— И Пиппе нужно больше гулять, так, моя хорошая? Гулять, гулять. Ну, кто у нас самая славная в мире собака? А? Кто?

Я остановилась и ждала, пока Карла наиграется с собакой. Я увидела у себя в ногах маленького мертвого крота — впервые за несколько месяцев я увидела существо (мертвое, к сожалению), которое не было собакой, крысой, вошью или клопом. Мне сразу вспомнились бабушкины домашние тапочки на кротовьем меху — мягком, местами потертом от времени.

Подошла Пиппа, понюхала мертвого крота и отвернулась. Карла натянула поводок.

По пыльной дороге мы шагали достаточно долго и пришли к кованым железным воротам. Они были очень красивыми, с изящными завитушками, как из сказки. Подбежал дежурный полосатый, распахнул перед нами ворота, и Карла прошла в них, даже не взглянув на вахтера. Пиппа слегка задержалась, чтобы сделать прямо в воротах небольшую лужицу.

Следом за Карлой я прошла по мощеной дорожке, спотыкаясь почти на каждом булыжнике брусчатки, потому что во все глаза смотрела на эту страну чудес. Цветы на каждом шагу. Не только отпечатанные на ткани или вышитые на шелке — еще и живые! Они росли вдоль дорожки на лужайке, покрытой ярко-зеленой травой. По ту сторону колючей проволоки в Биркенау давно была съедена последняя травинка.

На краю лужайки две черепахи лениво жевали кожуру каких-то овощей. Я завороженно смотрела на них. Лужайку поливал полосатый со шлангом в руках. Несколько капель воды попали на меня, и я вспомнила, как летним полднем дедушка мог высунуться из окна и полить водой из лейки двор, на котором я играла со своими подружками. Мы так визжали! Но сейчас не до визга. Мне пришлось посторониться и пропустить маленького мальчика на трехколесном велосипеде — того самого, что я видела в примерочной с Мадам Г. Он оставил темные следы на траве.

— Живее, — ворчливо поторопила меня Карла.

Я поспешила следом за ней к дому, слегка притормозив, чтобы вдохнуть аромат роз, которые цвели прямо у крыльца.

Пиппе было приказано сидеть и оставаться снаружи.

Затем тень. Вестибюль. Настоящий вестибюль настоящего дома. Здесь пахло мастикой для мебели, жареной рыбой и еще не выветрившимся одуряющим запахом свежевыпеченного хлеба. Дальше — больше. Настоящие ковры на полу, яркие.

Где-то в глубине дома открылась дверь. Послышались шлепающие шаги. Не собака, а только начинающий ходить ребенок. Настоящий, шумно топающий ребенок. Потом голос, окликнувший кого-то по имени. Очевидно, ребенка, очевидно, потому что его неуверенные шаги стали удаляться, а затем стихли.

Открылась другая дверь. В ее проеме, словно в окрашенной белой, блестящей краской картинной раме, стояла девочка. Она была года на два младше меня, в чистом желтом платье из хлопчатобумажной ткани. В каштановых волосах девочки красовался бант, в руке она держала книгу и смотрела на коробку.

— Мама в гостиной, — сказала она Карле. Меня она не замечала. Сказала и пошла дальше в легких летних сандалиях.

Мы подошли к еще одной двери. Карла постучала.

— Войдите! — сказали изнутри. Когда дверь открылась, я увидела гостиную, выдержанную в мягких пастельных тонах — ванильных и лимонно-желтых. Там была книжная полка…

— Книжная полка? — не выдержав, перебила мой рассказ Роза. — А какие книги на ней стояли?

— Кто рассказывает эту историю? — осадила ее я.

Роза сделала вид, что надулась.

— Если уж на то пошло, то твой рассказ скорее очерк, путевые заметки, а не история, потому что ты просто перечисляешь факты, — сказала она. — И ничего не выдумываешь. А насчет книг… У нас во дворце была целая комната, целиком заполненная книгами, и больше ничем. Все четыре стены были увешаны книжными полками от пола и до потолка. И еще была стремянка на колесиках, чтобы от полки к полке переезжать и наверх забираться. Вот это были путешествия, Элла, не то что твое. От истории к ботанике, от географии к волшебным сказкам и фантастическим романам…

— И все это в твоем воображаемом дворце, — фыркнула я. — А теперь замолчи, дальше я не расскажу.

— Да заткнись уже наконец, — хохотнула Балка. Она пристроилась под нами, на нижних нарах — жевала добытый на местном «черном рынке» хлеб и запивала его таким же «левым» спиртным. — Нам всем интересно узнать о доме, в котором живет комендант.

— И о мальчике! — хрипло прозвучал чей-то голос. Кто это был, не скажу, не знаю, не видно было. — Сколько ему лет? Моему было три, когда Они забрали нас…

Собираться для того, чтобы послушать истории, стало в нашем бараке традицией несколько недель назад, когда Роза начала вслух рассказывать свои сказки. Вначале на ее голос начали собираться полосатые с соседних нар, они тянулись к ней, как подсолнухи к свету. Известность Розы стремительно росла, и вскоре послушать ее собирались обитательницы всего барака. Слухи о Розе дошли и до Балки — от ее внимания вообще не ускользало ничего. Балке рассказы Розы понравились, и вскоре она уже начала требовать, чтобы это продолжалось каждый вечер.

— Я не уверена, что смогу придумывать истории, которые придутся вам по нраву, — осторожно заметила как-то Роза, помня о том, что сама Балка славится грубыми, непристойными куплетами. Именно их она голосила, когда была в настроении, и знала этих деревенских припевок больше, чем кто-либо в Биркенау.

— Ты продолжай рассказывать то же самое, что до этого, — ответила ей Балка. — Про дятлов, волков, про меч, который может камни рубить. Хотелось бы мне самой иметь такой ножичек!

А сегодня настала моя очередь рассказывать, ведь я побывала за воротами Биркенау, и потому меня встречали в бараке, словно путешественницу, возвратившуюся из далеких неведомых земель. А вечером Роза и Балка буквально приказали мне подробно поведать о том, где я была и что видела. При нашей лагерной жизни драгоценной будет каждая, даже самая малая деталь того, что происходит на воле.

— У коменданта пятеро детей, вместе с грудничком, — рассказывала я, и весь барак слушал, жадно ловя каждое мое слово. — Я это знаю потому, что в гостиной стояла колыбель, накрытая кружевной накидкой с лентами и байковым одеяльцем.