Люси Эдлингтон - Алая лента

Мороженое для меня было слишком болезненной темой, чтобы вспоминать о нем. Я любила кремово-желтую ваниль с льдистыми крошками по краям рожка, то, как оно тает во рту…

— Когда ты рассказываешь, все это становится реальным, — сказала я. — Ты просто сказочница!

— Может быть, это место реально, — ответила Роза. — И я даже знаю, где оно. Может, оно действительно существует.

— Где? Неподалеку?

— Ха! Отсюда это место далеко, как луна от солнца. Это самое великолепное место на всем белом свете. Это столица искусства, моды…

— И шоколада…

— И шоколада, конечно. Место, где так много ярких фонарей, что его называют Городом Света. Вот где будет находиться наше ателье, на фасаде будет написано золотыми буквами: «Роза и Элла».

— Нет, «Элла и Роза», — спокойно поправила я.

* * *

Взлеты всегда сменяются падениями. На следующий день я готова была рвать и метать.

— В чем дело? — спросила Роза.

— Не понятно? Платье — настоящая катастрофа! Когда я сделала туаль, мне показалось, что с платьем все в порядке. Тогда я сделала выкройку из настоящей ткани, сметала платье и поняла, что все сделано совершенно не так, как надо. У меня получилась худшая вещь, которую я когда-либо шила.

В нашем случае туаль — это пробная модель будущего платья из дешевой ткани. Такая модель позволяет увидеть, каким получается платье, и внести все необходимые поправки. Моя туаль выглядела отлично, поэтому я уверенно принялась кроить желтый атлас. Катастрофа.

— Франсин выиграет, и Марта переведет меня шить наволочки. И то, если повезет, — простонала я.

— А что в том платье не так? — спросила Роза.

— Все не так.

— А, это многое объясняет.

— Хоть ты не смейся.

— Тогда скажи, что нужно изменить. Размер?

— Нет, платье в точности по фигуре Мадам.

— Отделка?

— Нет, с отделкой все отлично. Не считая того, что она не захочет носить это платье.

— Цвет?

— Да как ты можешь такое говорить? — взорвалась я. — Цвет изумительный. Прекрати критиковать. Учитывая условия, в которых приходится работать, — это просто чудо, что мне удалось его сшить. И Марта не помогает, а только спрашивает, когда будет готово.

— Значит, платье вышло хорошим?

(Почему она так улыбается?)

— Недостаточно.

— Конечно, потому что следующее будет лучше. Так это работает — ты набираешься опыта и совершенствуешь свое мастерство.

— Но почему я не могу сшить идеальное платье прямо сейчас, когда это для меня важнее всего на свете, Роза? Ведь если я не дизайнер модной одежды, то кто я? Ничто!

Роза обняла меня за плечи и прижала к себе.

— Ты хороший друг, — шепнула она мне на ухо, а затем поцеловала в щеку. То место, куда меня поцеловала Роза, покалывало на протяжении еще нескольких часов.

Роза закончила вышивать подсолнух раньше, чем я сражаться со своим платьем. У подсолнуха были яркие, вышитые гладью лепестки и сделанные из узелков семена — настолько не отличимые от настоящих, что так и хотелось вылущить их и съесть.

— Я знаю, ты собиралась поместить вышивку на плече, — сказала она. — Но я думаю, что он лучше будет смотреться на бедре, там, где ткань собирается в складки.

— Нет, он должен быть на плече… — Я приложила подсолнух к плечу. Затем перенесла его на бедро. Неприятно было признавать, но Роза оказалась права. На плече цветок смотрелся дешево, безвкусно, зато на бедре выглядел просто превосходно.

— Мило? — спросила Роза, внимательно наблюдая за мной.

— Мило? — едва не поперхнулась я. — Замечательно! Это лучшая вышивка, которую я видела.

Зачем она прячет такой талант? В тот момент мне захотелось встряхнуть ее или…

Сильно забилось сердце, и я прикусила губу.

…или поцеловать ее?

Затем работа над платьем зашла в тупик. Моя швейная машина стала ужасно плохо работать.

Я склонилась над своим платьем, когда почувствовала внезапное странное оживление и подняла голову. В мастерскую вошел мужчина. Настоящий мужчина, человек противоположного пола.

Его появление буквально наэлектризовало воздух. Я заметила, как Бриджит провела ладонью по своей голове, как будто у нее еще были волосы вместо ежика. Франсин пощипала себя за щеки, чтобы они слегка порозовели. Даже Марта выглядела взволнованной — гормонам не важно, начальница ты или нет.

В Биркенау Они обычно держали полосатых мужчин и женщин отдельно друг от друга. Единственными мужчинами, которых мы видели по эту сторону колючей проволоки, были надзиратели и офицеры. А перед нами был мужчина-заключенный. Живое напоминание о наших отцах, сыновьях, братьях, мужьях и возлюбленных. Нет, у меня никакого возлюбленного не было. Бабушка с ума бы сошла при одной мысли о том, что какой-нибудь парень может пригласить меня на свидание. «Ты еще слишком маленькая, чтобы думать о таких вещах», — сказала бы она. И вообще бабушка советовала мне держаться от мужчин подальше, «особенно от таких, при виде которых у тебя подкашиваются ноги».

Это был молодой мужчина, может быть, всего на несколько лет старше меня. Сложно сказать, в Биркенау все полосатые выглядят стариками. Свою серо-голубую робу этот парень умудрялся носить так, что она сидела на нем как мундир и оставалась на удивление чистой. В грубых от постоянной работы руках он держал ящик с инструментами. Я думаю, что окажись этот парень в одной из сказочных историй Розы, он был бы младшим сыном — бедным, но удачливым, в конце заполучившим все.

У него было симпатичное лицо. Яркие глаза. Из-под шапочки выбивались светлые волосы, напоминающие шерсть золотистого ретривера. Я улыбнулась, подумав о том, как быстро нашлось этому парню место в моем, как любит выражаться Роза, зоопарке. Он Пес. Хороший Пес, не имеющий ничего общего с собаками надзирателей. Такие вытаскивают из-под кровати палку или старый носок и ждут, что хозяин с ними поиграет.

Но у меня нет времени на игры.

— Что он здесь делает? — спросила я у Розы, как раз проходившей мимо, чтобы взглянуть, как идут у меня дела.

— Пришел ремонтировать машины, — ответила Роза. — Только не говори, что тебе он тоже понравился.

— Ха-ха. Мне нужно работать. Франсин почти закончила подгонять рукава к своему платью цвета детской неожиданности…

И я уткнулась в свой желтый атлас, но спустя какое-то время почувствовала рядом чье-то присутствие.

— Что-то сломалось? — спросил Пес, опуская свой ящик с инструментами.

Мои ноги, кажется, не подкосились. Потому что я сидела.

— Моя машина в порядке, — ответила я, отодвигаясь дальше от него.

— Точно? Дайте мне посмотреть…

— Только не испачкайте атлас машинным маслом!

Я подняла лапку и убрала ткань, пропуская его к машине.

— Вам повезло, что она до сих пор работает. — Пес покачал головой.