Юлиан Кавалец - Танцующий ястреб

Ты катил перед собой коляску, в которой пенилось голубовато-белое белье с какой-то вышивкой и кружевами; Веслава шла рядом с тобой, а впереди, рядом с коляской, шел Сташек, деревенский парнишка в штанах-дудочках, твой первый сын; и, шагая вот так по аллеям парка, ты видел перед собой обоих твоих сыновей, и Веслава видела перед собой двух твоих сыновей, из которых один был также ее сыном, а второй — сыном Марии.

Чтобы описать этот ваш поход по аллеям парка, ваши тогдашние соображения, чувства и мысли, следовало бы спросить тебя, Михал Топорный, что ты испытывал, видя перед собой обоих сыновей, и радовало ли тебя это зрелище или пугало, и было ли оно приятным или страшным, и почему ты непрестанно переводил взгляд с сыновей на Веславу, и до какой черты ты тогда мысленно дошел, различая впереди только спящего в коляске младенца да спину парнишки, идущего рядом с коляской, а точнее — лишь эту серую вытертую ткань его пиджака.

Что было и кто был на этой далекой дороге, которой ты шел в глубь себя, и кого ты там хоронил, и кого воскрешал, и каких людей и какие предметы расставил на своем воображаемом пути?

Чего ради ты вытянул руку и показал пальцем на младенца в коляске и сказал Сташеку: «Это Юрек, твой брат».

Как ты потом объяснял себе ту исполненную страха поспешность, с которой Сташек обернулся к вам, и то, как боязливо и вместе с тем пристально присматривался к Веславе, и то, как он, запрокинув голову, обстоятельно изучал ее лицо?

Видя перед собой обоих сыновей, действительно твоих, по-настоящему твоих, задавался ли ты вопросом, который из них больше всего твой?

Ты знал, твердо и незыблемо, что они оба твои, на который воистину твой?

Делал ли ты тогда в аллее парка выбор и в одном из них видел ли самого себя?

Если бы встретился знакомый и постоял с вами и если бы пришлось представить ему всех, как бы ты представил Сташека?

Что бы ты тогда сказал? Открыто и ясно: «Это мой сын от первого брака», — или только: «Это Сташек», — и попытался бы отвлечь внимание знакомого от этого сына в деревенских штанах-дудочках?

Описывая ваше шествие по парку, следует сказать, что, обратившись к Сташеку со словами: «Это Юрек, твой брат», — ты дал ему везти коляску, и Сташек, как заботливая нянька, управлял ею истово и осторожно.

Пока Сташек толкал коляску, у тебя, инженер Михал Топорный, освободились руки, снятые с металлической ручки, и ты, шагая теперь рядом с Веславой, обрел большую свободу передвижения.

Теперь у вас перед глазами была более компактная картина — спина в старом пиджачке, верх кепки и боковые стенки коляски, которые не загораживал Сташек.

В эту минуту младенец в дорогой коляске и деревенский парнишка почти вплотную приблизились друг к другу, и оба, вместе с коляской, составляли как бы единое целое.

Потом младенец в коляске проснулся и заплакал, ему нужно было сменить пеленки, и ты сделал это с помощью Веславы; а потом вы еще наводили порядок в коляске, и случилось так, что пока поправляли подстилку, Сташек держал младенца на руках; а происходило это под старым кленом — и Сташека, державшего на руках Юрека, вы не могли толком увидеть, потому что, склонившись, возились с белыми тряпками в коляске.

Вы видели только первую и последнюю минуту пребывания Юрека на руках у Сташека; у вас не было возможности увидеть, как этот деревенский парнишка, сын инженера Михала Топорного, руководителя механического отдела, держал на руках барчонка нескольких месяцев от роду, в белых вязаных ползунках, сына того же инженера Михала Топорного, руководителя механического отдела горнодобывающего комбината.

Но даже начальный и заключительный моменты пребывания Юрека на руках у Сташека могли ли тебя, Михал Топорный, навести на мысль, что мало сказать: «Юрек и Сташек — братья»?

Когда кончилась аллея парка, надо было пересечь мостовую, и ты, Михал Топорный, оказался вдруг как бы перед необходимостью сделать выбор между двумя этими сыновьями, и уже походило на то, что выяснится, кто из них тебе ближе и в ком ты видишь себя. Когда вы подходили к улице, Сташек по-прежнему толкал перед собой коляску с Юреком, а ты и Веслава шли следом; Сташек въехал на мостовую, где обычно не бывало никакого движения, но тут на ней внезапно появились автомобили и какая-то непрерывно сигналящая пожарная машина; и Сташек растерялся, и выпустил никелированную ручку коляски, и она сама покатила вперед. Если бы ты в этот сложный момент схватил коляску, то подверг бы опасности Сташека, а если бы бросился к Сташеку, чтобы его спасти, попал бы в опасное положение Юрек, но, прежде чем ты на что-либо решился, самообладание водителей предотвратило беду; и потому на этой улице еще не удалось выяснить, который из сыновей тебе ближе.

Но ты, инженер Михал Топорный, в конце концов сделаешь выбор. Незадолго до смерти ты приглядишься к ним обоим; подобно вору будешь подкрадываться к дверям их комнаты, как добровольный слуга, как добровольный раб своих сыновей, покорно, на цыпочках подойдешь к приотворенной двери, и сквозь щель увидишь обоих, и приглядишься к ним, и подслушаешь их разговор, и узнаешь, какие у них планы, какая их ждет работа, и тогда сделаешь выбор, и это будет правильный выбор; и в нем будет также заключаться смысл твоей беспокойной жизни.

Но до того момента, когда инженер Михал Топорный, крадучись, подбирался к их дверям, уже не в роскошной коже, надетой перед большим зеркалом в ночном ресторане, а в линялой, только что наброшенной коже человека смиренного, подкрадывающегося к дверям комнаты, где сидят его сыновья — Станислав и Юрек, осталось еще более десяти лет; сейчас только начинаются годы, когда инженер Михал Топорный займется укреплением своего нынешнего положения; и до тех пор будет он укреплять это положение, пока оно не покажется ему попросту незначительным, и тогда он начнет стремительно добиваться положения более высокого, а достигнув его, снова примется укреплять.

Спустя год, а может, два, прежде чем перебраться в собственную квартиру в новом доме возле городского парка, инженер Михал Топорный жил у родителей Веславы, вместе со своим огромным и тучным «папочкой» и вместе со своей «мамочкой».

Твой пост, инженер Михал Топорный, и твоя служебная машина, а позднее собственная, и любовь Веславы способствовали тому, что «папочка» благоволил к тебе, и на «мамочку» нельзя было пожаловаться. Тебя только просили, чтобы их знакомым и гостям ты говорил, будто бы ты из крепких хозяев, которые владели хорошими постройками, множеством коров, лошадей, сельскохозяйственными машинами и нанимали батраков. Ты пошел на это, потому что просили тебя вкрадчиво; а когда согласился, то очень обрадовались, ибо только этого им не хватало для хорошего расположения духа, только твоей лжи.