Вернер Линдеманн - Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца [litres]

«Так быстрее, – говорит лесник. – Если мы порубим кроны там, где они упали, то позже придется двигать к дороге кубометры леса. Кто этим будет заниматься?»

Перевернутый, ободранный молодняк; народившиеся буки, березы, клены – будущее лесонасаждение.

«Мы должны выполнить план, – говорит лесник. – Восстановление леса – это совсем другая история».

Должны ли обязательства по выполнению плана диктовать такие методы? Должна ли экономическая сторона вопроса быть выше экологической? Лесоразведение стоит денег, а то, что выросло само по себе, – нет.

Я тащу в дом корзину, полную дров. Тимм видит, что я подхожу, бросается ко мне, снимает с меня ношу.

«Почему ты не позвал? Это же тяжело; можешь упасть».

«Ох, я же не упал».

«В твоем возрасте часто падают».

Метель. Тополь завыл. Тяжелые хлопья снега несутся клубами. Мы с Тиммом присаживаемся на корточки у печи, пьем чай. «Ведь чай, хотя над ним будут посмеиваться те, кто не обладает утонченным вкусом или потерял его при употреблении вина так, что уже не воспринимает его в качестве изысканного стимулятора, – навсегда останется предпочитаемым напитком для умных…» – так Томас Квинси пишет в «Радостях зимы».

К чаю имеется выпечка. Как в былые времена, перед отходом ко сну я соорудил «тарелку домашнего уюта»: несколько батончиков шоколада, дольки апельсина. Тимм развалился в кресле: «С ума сойти, как у нас хорошо».

Будучи без листьев, дерево покажет, чего оно стоит.

Даже визг циркулярной пилы не может выгнать этих двоих из постели; Тимм и М. проспали половину субботы.

«Вы могли бы хоть раз помочь на кухне».

М. зевает. Тимм: «Ты хоть раз мог бы сказать».

Бороздчатые гребни снега зимнего поля покоятся друг возле друга, как на рождественском кексе, который пекарь слегка обсыпал сахарной пудрой.

На днище корыта – ворон. Его оперение блестит под февральским солнцем, как темно-синий шелк. Птица вытягивает шею и кричит. Из Айкенкампа – сюда, второй ворон. Он несет в когтях дохлую мышь. Кружа, он опускается перед собратом. Тот выхватывает добычу, разрывает и пожирает. Я подхожу к пожирателю. Принесший кормежку взлетает в воздух, поедающий, волоча крыло, убегает от меня. Вот теперь размышляю над смыслом выражения «воронья мать» [34] Выражение «воронья мать», нем. Rabenmutter, означает «плохая мать». .

На утреннем небе – белое пушистое облако. Под ним – черный, как смола, дым из моей печной трубы.

У изгороди в Рундзолле – мертвая косуля. Обе передние ноги изранены. Дань долгой зиме; в последнюю неделю днем подтаивало, ночью подмерзало; снег затвердел. Дохлая косуля – страшная картина неестественной смерти.

Почтальонша принесла газету. Я сажусь в кресло, читаю. Ребята готовят фасоль. Газета пишет об авиационных учениях с бомбами, сверхтяжелыми. Я чувствую запах гари; он доносится из кухни.

Над озером резкий ветер. Я вслушиваюсь в его песню. Печально. Песня прощальная. Под камышом в проруби отражается весна.

А на хрупких остатках льда перед фронтоном дома сверкают лужицы оттаявшей воды и небольшая лужица крови. В ней плавают утиные перья; здесь трапезничала лиса. Неделю назад лесничий В. и его жена принесли нам утиную пару. Мой сын загорелся: «Разводим; пруд ведь достаточно большой».

Чтобы пернатые привыкли, я запер их с овцами. Вчера подумал, может их выпустить. Птицы, явно радуясь тому, что наконец-то хватают свежий воздух, трясли крыльями в луже, потягивались, крякали, чистили перья.

К вечеру – безрезультатные приманки, зов. Птицы смотрели на меня, наклоняя головы, словно хотели сказать: нет, нет, к этим овцам с вонючим зимним мехом мы больше не вернемся. Непреодолимое желание свободы утиной дамы издохло у хвостатой в челюстях. Испуганный селезень сидел в углу сарая на сене. А у порога стояла весна.

И я думаю – селезень одинок, как грустно. Он станет горевать. К тому же в одну из предстоящих ночей он тоже может оказаться в брюхе лисы. Но кто забьет пернатого?

Ф. из деревни кончает дело одним ударом топора и язвительно смеется надо мной. «Трус, он даже утку забить не может». Мне это жаркое не по вкусу. Я предпочитаю краснокочанную капусту и картофель. Моему сыну больше нравится уплетать то, что с косточками.

Мы больше полугода вместе живем в этом доме. Тон нашего разговора в основном дружеский. Я больше не волнуюсь по поводу каждой мелочи. Я уже не могу представить жизнь в этих стенах без Тимма. Но, конечно же, я знаю, что наступит день, когда он уйдет. Порой все же возникают ситуации, когда мы противостоим друг другу, как чужие. Или я обижаюсь, когда раздражен тем, что он дает мне с собой запечатанное письмо для своей матери?

«Почему бы тебе не рассказать мне, что ты хочешь ей передать?»

«Тебе ведь не обязательно знать всё».

Имеется ли слово «спасибо» в лексиконе этого мальчика?

Почти каждую пятницу вечером М. стоит на пороге. Эту верную девушку не отталкивает ни плата за проезд, ни обстоятельства.

«Город не так хорош, здесь можно увидеть гораздо больше».

«И ты собираешься бросить учебу?»

«Посмотрим».

«Другие радовались бы, будучи студентом».

«Верно, но ведь я могу приняться и за что-то другое?»

«Что твои родители на это говорят?»

«Ничего. Они разведены. И заняты собой».

Я смотрю в прекрасные глаза девушки и замолкаю. Я чувствую нежелание М. говорить со мной на эту тему. Я задаюсь вопросом: почему молодые люди так рано стремятся быть друг с другом? Мне было двадцать семь, когда я сошелся со своей первой женщиной. И, как вскоре выяснилось, еще слишком рано. Я не был волевым и, вероятно, был неспособен жить в браке. Что толкает молодых людей объединиться? Одиночество? Раннее созревание?

Быть может, я смотрю на это слишком драматично. Есть пословица: «Рано поженившийся – никогда не раскаивается». Пословицы чаще всего являются результатом длительного опыта. Парочка вернулась с прогулки. Они вместе бегали по озеру. Я потерял дар речи. Как можно ходить по этому хрупкому льду?

Ответ М.: «Я иду с ним; он чует, случится что-нибудь или нет».

Любовь не боится опасности; опасность усиливает наслаждение.

Крот. Его следы повсюду: земляные холмики, проходы. Сам он остается невидимым.

Мартовским утром береза усыпана жемчужинами инея: они нанизаны на электрические провода, ими вышит хворый, серый сугроб. Ослепительное облачение умирающей зимы. Из восходящего солнца хихикает дятел.

Я беру на плечо топор, нужно сбить навес для поленницы. Я думаю: «у тебя получится найти деревяшки прямо на опушке леса». Заблуждение! Ищу долго. Как мало их здесь.

Самолет, распыляющий удобрения; на полях начинается весенняя работа. В мое время говорили так: надо ждать, когда конское копыто перестанет застревать в Моддере.