Вернер Линдеманн - Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца [litres]

Тимм два дня назад без рубашки резвился в саду с собакой. И вот он лежит в постели простуженный. Я убеждаю его прогнать пот, приношу ему горячий чай с лимоном.

«Видишь, ласточка еще не значит, что уже лето».

Ответ: «Опять ты со своими пословицами».

Позже: «Откуда ты, собственно, знаешь все эти пословицы?»

«От твоей бабушки».

«Точно. Припоминаю. Она постоянно приговаривала».

Позже: «А откуда взялось из них что-то про ласточку?»

Я вынужден пожать плечами, но при тщательном размышлении вспоминаю, что эта фраза выведена из басни Эзопа «Расточительный юноша и ласточка». Юноша, увидев первую ласточку, продает свое добро; для чего ему зимнее пальто; весна пришла. Но зима снова врывается в страну. Ласточка замёрзла. Парень посылает ей слова гнева, ведь она обманула его, и теперь ему приходится дрожать и мерзнуть.

Вот такой он негодяй, сын мой! Я возвещаю мудрость, которую только что вывел благодаря своей начитанности.

Он ухмыляется и подтрунивает: «У меня изворотливый папа».

Парень, собственно, всегда был остроумным.

ВОСПОМИНАНИЯ

Лето в парке Маркклеберга. Я забрал малыша из детского садика. Он устремляется в песочницу, я сажусь на лавку. Рядом со мной женщина. Она красит ногти на ногах. Тимм, заприметив это, бесцеремонно спрашивает: «Что это там у тебя?»

«Это лак», – смущенно говорит женщина.

Мальчик мгновение медлит.

Потом говорит: «А моя мама ноги моет» [38] Lack можно еще перевести и как «пятно». .

«Ты уже был у девушки?»

«Как я могу быть, если я болен».

На проселочной дороге всадник, как когда-то наш инспектор усадьбы. Мужчина живёт в соседнем селе, Метельн, тракторист в кооперативе. Я долго смотрю ему вслед, охваченный вечной тоской по собственной лошади.

Я научился обращаться с лошадьми у своего дедушки Гуцкнехта. Выезжать жеребенка, приучать к оглоблям телеги. Смешивать корм из пшеничной мякины и зерна овса. Чистить шкуру. Лакировать копыта. Заплетать хвост и гриву. Терпеливо, ночи напролёт, на мешке с овсяной соломой в конюшне наблюдать за кобылой, которая должна ожеребиться.

Говорить с лошадью, как с человеком, только более спокойно. Дедушка научил меня обращаться с быками, запрягать, пахать, боронить, сеять. А еще дедушка научил меня вот чему: когда я еду на воловьей упряжке через деревню и какой-нибудь хитрый говнюк спросит: «И куда это вы едете втроём?» – отвечать: «Мимо четвёртого».

Первоапрельская шутка. Около девяти семья садится завтракать. Внезапно заскулила собака. Тимм бросается в сарай. Тут же раздается крик: «Лиса! Быстрей, отец! Лиса». Я вижу незваного гостя прямо в зарослях крапивы, в Зандзолле.

Она бешеная?

Она укусила собаку?

Мы привязали Фридварда к молодому вишневому дереву, никто больше не должен к нему прикасаться.

Мы допиваем свой кофе и садимся в машину. Председатель кооператива – охотник; он знает, что посоветовать.

Лисица в овраге. Она перебегает с ячменного поля на пшеничное. Мы мчимся вниз по склону. Не заглушая двигатель, Тимм выходит из машины и хватает толстую палку. Короткая охота. Мы обнаруживаем зверя. Мой Тимм бьёт её. Лиса сильно больна; пасть полна слюны.

Председатель вызывает ветеринара. Тот приходит в дом после обеда. Мы ведём его на пшеничное поле. Врач надевает резиновые перчатки и затаскивает рыжую шкуру в пластиковый мешок.

Бессонная ночь. Собака скулит. Тимм хочет отцепить его. Я прошу оставить, как есть; риск слишком велик.

Вечер понедельника. В почтовом ящике официальный бюллетень о бешенстве, сообщение из Института ветеринарии и в письме районного ветеринара, что лиса была бешеной: «…в течение двадцати четырёх часов ожидаю ваше решение, убить собаку или на шесть месяцев запереть в клетку».

Как решить? Кого спросить?

Мы едем к ветеринару.

Его ответ: «Если вы хотите знать моё мнение, то убить. Если молодая собака проведёт шесть месяцев в клетке с двойными стенами, она больше никого к себе не подпустит».

Тимм спрашивает о других вариантах.

Ветеринар: «Их нет».

«Мы должны пойти к лесничему; он его пристрелит».

«Не может быть и речи».

«Что тогда?»

«Я не позволю предательски застрелить собаку».

«Знаешь другой выход?»

«Собака понимает только меня; только я могу его прикончить».

Сумерки. Тимм несколько минут сидит у телевизора, потом снова перед собакой. Болтает с ним. Волнение гоняет меня из одной комнаты в другую. Мучительные вопросы: как мальчик хочет убить животное? Чем? Когда? Уже темно.

Я кричу: «Ну давай уже наконец!»

Тимм в отчаянном безразличии: «Оставь же меня в покое!»

Утро вторника. Тимм сидит у кофейного столика и курит одну сигарету за другой. Кофе кажется мне горьким. Моя единственная забота: «Ты прикасался к нему?»

«Я же должен был снять его с цепи».

Я не хочу знать, как умерла собака.

Мы решаемся ехать на прививку против бешенства в Шверин. Врач – худая как щепка, долговязая женщина с мужским голосом. Она ругает ветеринаров за их строгие, непреклонные требования, а также нас за то, что мы так поспешили похоронить собаку. Мне нельзя производить впечатление грубияна. Я говорю себе: безопасность, только безопасность. Если ветеринары и врачи-гуманисты не сходятся в этом вопросе, это не мои проблемы. Мы можем снова спокойно вернуться домой.

Могила собаки под молодым вишнёвым деревом. Тимм прикатил на это место большой камень с поля.

«От кабанов».

Тимм рубит деревянную доску, устанавливает; там написано: СОБАКА, ЗАРАЖЁННАЯ БЕШЕНСТВОМ НЕ ТРОГАТЬ!

Теперь обстоятельная надпись бросается мне в глаза. Я спрашиваю моего сына, не мог бы он обозначить это попроще, покороче. Ответ: Опасность угрозы бешенства.

Почему он не написал так – не отвечает. Писать, кажется, для него труднее, чем говорить. Я вспоминаю, как в один зимний день на одной садовой калитке прочитал: звонковое устройство нарушено – пожалуйста, кричите! Почему хозяин дома не написал: звонок сломан?

Чиновник в своей записанной на бумагу речи: «При осуществлении выполнения плана…»

Когда я заостряю его внимание на этом, он говорит, что это означает: «Мы выполнили план».

Утро субботы. Поездка в Любсторф к Вольфгангу Г., он торгует лесом. И ратует за защиту окружающей среды в нашей области. (За глаза я называю его: сенатор окружающей среды Любсторфа). Этот друг со спокойным брюшком и лукавыми глазами смастерил к зиме скворечники; я должен получить некоторые из них для своего сада.

Субботнее утро греется на солнце в своем влажном облачении из росы. Уличные деревья, в основном липы и каштаны, робко набирают зелень. Загадка: сколько зелени на них будет?

Начинается великое переселение на дачи. Навстречу мне катится машина за машиной, многие с прицепами. На них стройматериалы, бетономешалки, мебель. Великое отступление в империю «Я» на ближайшие сорок восемь часов… Обуреваемые страстным желанием творчества наконец-то выходят на строительные леса, садовые клумбы.