Вернер Линдеманн - Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца [litres]

И разве не используют родители свои связи, когда отдают ребёнка учиться туда, куда он не проходит по среднему баллу?

В каждом ли случае персональная оценка ставится выше среднего значения?

Я считаю баллы устаревшими. Они для учителя – удобные костыли для аттестации учеников. Они способствуют развитию карьеризма, являясь лишь полуправдой об ученике. Когда в аттестате стоят одни цифры, из какого-нибудь угла ухмыляется ложь. Никогда не бывает так, чтобы ученик был хорош по всем предметам, никогда.

«Куда ты?»

«Выкладывать стену».

«Ты – и выкладывать стену? У кого?»

«А, есть один тип, который строит дом».

«А сколько он платит?»

«Двенадцать марок в час; запахло деньгами».

Не продиктовано ли жесткое мнение сына о работе в цехе его нежеланием и ленью?

«Я не для того живу при социализме, чтоб надрываться, как при капитализме». «Надрываешься, надрываешься, а потом двенадцать лет ждешь машину».

«Бьешься, бьешься, и тогда, в конце концов, у тебя в руке пара монет».

Всегда ли у молодых людей такое несознательное отношение к труду?

Поздним вечером немного подвыпивший Тимм приходит со стройки.

«У мужика, прикинь, у него есть всё: цемент, известь, прочный клинкер, самый лучший кафель. И окна – я такого ещё не видел».

«И откуда он всё это заполучил?»

«Связи; западные денежки, благодаря которым каждый может иметь перспективу».

Позже: «Справился отлично. И можно увидеть, как надежно сработано. Халтуры там нет».

ВОСПОМИНАНИЯ

Осень сорок первого. Время обучения в усадьбе. Посеяли рядами рожь. Я получил задание идти за рядовой сеялкой и с помощью легкой бороны сеять зерно. Большая сеялка шириной ровно пять метров, моя тоже. Я направляю свою упряжку бежать по следам копыт большой сеялки и упускаю из вида, что следы колес сеялки тоже нужно бороновать.

Вечером приходит крестьянин, видит не боронённые полосы, шипит на меня и требует, чтобы я проборонил все десять гектар заново – только уже в воскресенье.

ВОСПОМИНАНИЯ

Разгар лета. По небу движется гроза. После ужина крестьянин просит всех людей во дворе быстро укрыть последние повозки с сеном. Через несколько минут упряжки уже гонят со двора. Вилы накалывают. Грабли сгребают. Горы сена с шумом летят по воздуху и слоями укладываются на телегу. Стекает пот. Руки становятся слабыми. С первой каплей дождя на гумно уезжает последняя упряжка. А сено не принадлежало кооперативу, добро не было национализировано.

ВОСПОМИНАНИЯ

Осень сорок пятого. Дворянское поместье графа Б. в Ш. становится народным. Батраку поручено прибить к воротам табличку: НАРОДНОЕ ДОБРО. Мужик раздобыл у столяра доски, гвозди. К вечеру вывеска висит.

Остаток досок и лишние гвозди батрак тайком тащит домой.

Первые крики вокруг скворечников: синица против полевого воробья. Письменный стол, прощай! Теперь меня тянет в сад, надо копать и сеять.

Тимм въезжает во двор. Еще до того, как остановиться, он спрашивает:

«Не хочешь ли по-быстрому съездить в город, в ремесленную палату, по поводу моей квалификации мастера?» От радости я прыгаю, как козел. Так быстро я ещё никогда не запрыгивал в машину. Мы едем в Шверин. Мальчик мечтает о мастерской, и о том, что он хотел бы сделать: мебель, игрушки.

«Быстрое решение, кто тебя на это надоумил?»

«Никто».

«Значит, будешь столяром».

«Ведь ты поможешь мне?»

После беседы с ворчливой секретаршей – она как раз хотела закрыть дверь конторы – мы становимся умнее: пять лет работы у мастера-наставника, учебные курсы, училище.

Тимм: «Начну сразу после армии».

Оптимистичная липа. Вдоль всего ствола пускает побеги, даже там, где падает её собственная тень. Деревья растут, не спрашивая зачем.

Несколько дней Тимм собирает камни с пашни. В мастерской, как это иногда бывает, работы нет. Он относится к этому занятию спокойно; сегодня даже с радостью: два камня – глоток из бутылки.

Похвала председателя: «Ваш сын – трудолюбивый парень, иногда, правда, упрямый, как бычок, которого загоняют в новый хлев». На мой вопрос, почему столяр должен собирать камни, председатель отвечает, пожимая плечами: «Сезонная работа; тут все должны помогать; в сельском хозяйстве иначе не бывает». По-научному ли это?

Шероховатыми штрихами дождь прочесывает шкуру луга. Цветки лютика поблёскивают, как золотые пуговки.

Берёза перед домом должна отдать несколько веток: букет к 1 Мая в прихожей – дело привычки, унаследовано от отца.

Тимм сидит в своей комнате, слушает радио.

«Не пойдёшь на демонстрацию?»

«Я не принимаю участие в демонстрациях за десять марок».

Моё вопрошающее выражение лица. Его ответ:

«Получает каждый, кто приходит. Более того, на трибуне стоят люди, которых я совсем не знаю. Почему я должен приветствовать их с ликованием? Почему они не идут в начале шествия? Так делает даже Первый секретарь французов».

Я приглашаю его на пиво в деревенский трактир.

Из деревни доносится маршевая музыка. Мы попадаем в самый разгар небольшого шествия от одного края деревни до другого.

«Ты видишь, я тоже участвую в демонстрации», – говорит мой сын.

«Но здесь это забава».

Мой сын пьёт свое пиво, я наслаждаюсь кофе. Тимм думает вслух:

«Чем могут заниматься сейчас мои приятели?»

Ловлю себя на мысли: теперь ты, наверно, злишься, что не поехал.

Градус вокруг нас начинает подниматься, за соседними столами начали рассуждать, что для некоторых людей 1 мая не красный, а синий.

Тимм выражается так: «Они уже хватили лишку».

И так: «Этот уже точно пьян в стельку».

Лозунги есть даже в нашей маленькой общине. Я спрашиваю себя: что было бы написано на транспарантах, если бы каждый смог сформулировать свою собственную мысль? Кто читает лозунги? Кто оплачивает их?

Перед памятником павшим воинам можно прочитать: САЛЮТ СТРОИТЕЛЯМ СОЦИАЛИЗМА.

Кто кого здесь приветствует?

Нет такого старого жеребца, который ни разу не заржал бы в мае. Я вижу молодую девушку с длинными, чёрными волосами; пылкий взгляд; фигура, как у настоящей танцовщицы. Она, должно быть, нездешняя, во всяком случае, не из деревни.

Я стою как вкопанный, пристально смотрю. Тимм толкает меня вперёд: «Эй, я здесь». Луна играет в прятки. Ветер снует за ней, от облака к облаку.

Вечером по телевизору «Актуальная камера». Больше сорока минут показывают шествия демонстраций, трибуны и лица ведущих политиков. Не замечают ли ответственные лица, что они надоедают народу такими передачами?

В лесу нарубили бревен для овечьего загона.

На улице молодой человек с плеером. Это устройство позволяет ещё больше эмигрировать в себя. Удивительно, сколько изобретательности проявил человек, чтобы действовать против своей природы.