Кристофер Раш - Завещание Шекспира

Эти строки не шли у меня из головы. Я упивался ими, как запойный пьяница, и хотел еще. Каждый день я выстаивал очередь, чтобы попасть в «Розу» или любой другой театр в Шордиче, где играли эту пьесу.

«Тамерлан Великий», чудо сцены, бич Господний, и на протяжении целого года – кумир зрителей. Нед Аллен умел так продекламировать монолог со сцены, что зритель замирал, пронзенный до глубин души. Скифский пастух расхаживал по сцене, облаченный в коричневую накидку, оглядывал зал, одним надменным жестом срывал свой деревенский покров, переходил от пасторали к героике и за один час покорял всю Азию. Головокружительный размах, чернь вокруг сцены глазеет раскрыв рты, а окружающий ее Лондон перестает существовать. Есть только Тамерлан. Он устраивает резню дев в Дамаске, превращает Турцию в своего вассала, сжигает город, в котором погибла его возлюбленная, убивает своих сыновей за трусость и бесхарактерность, затопляет Вавилон, ставит двух царей на колени, велит запрячь их в его колесницу, вставить им в рот удила и везти его, пока они не упадут на месте: «Азийские балованные клячи!.. За день вы двадцать миль всего прошли. А если нет, бездельники, умрите!.» [115] Цитата из пьесы К. Марло «Тамерлан Великий» (пер. Э. Л. Линецкой).

Но Тамерлан – не более чем мясник в ореоле славы. Сомнительный герой в сомнительной драме, где все гиперболизировано до такого предела, что должно бы вызывать пресыщение. Но пресыщения не наступало, в том и была вся хитрость. И все же есть в «Тамерлане» какая-то поразительная пустота. Как и автора, героя совершенно не интересуют люди. Он говорит на языке, который им непонятен. Я мгновенно уловил, чего именно не хватало «Тамерлану».

Связи с Публикой.

А значит, и языка, знакомого ей, того, на котором она говорит, настоящего разговорного языка неотесанных хамов, простой деревенщины и хулиганов, а не блистательного белого стиха, на котором напыщенно говорил король-простолюдин. Марло был пленником своего языка и, как блудница, облегчал свою душу словами. Он был распят на колесе слов. Колесо огненной колесницы с грохотом проворачивалось, впечатляя глаз и ухо, вот только катилось оно в никуда и лишь шло по кругу, как обращающийся пламенный меч из Книги Бытия, бесплодный, как проклятие. Слова, слова, слова, слова, слова. А потом смерть – и слов больше нет, и дальнейшее – молчанье. Слов уже было недостаточно.

И сил тоже. Вот Тамерлан с триумфом скачет через Персеполь, но не останавливается в городе, чтобы взять бразды правления в свои руки. Даже в собственной пьесе он лишний, он всего лишь слепой вещающий рот. Когда власть становится единственной целью, он попадает в тупик, ведущий к смерти. «Дни „Тамерлана” сочтены», – пробормотал я, выжидая и размышляя. «Гамлет» и «Генрих V» уже ждали выхода на сцену. Я уже слышал, как они прочищали горло в гримерке.

Но в 1588 году Марло еще был единственным героем. Он упивался славой. То был его год.

И в тот год так много всего происходило, что не было времени перевести дыхание. Мария Стюарт на плахе, испанский Касис сожжен, «Роза», к которой Марло прикоснулся своим волшебством, расцвела во всем великолепии, «Хроники» Холиншеда [116] Рафаэль Холиншед – один из авторов «Хроник Англии, Шотландии и Ирландии» (1577), получивших широкую известность среди современников. вышли во втором, дополненном издании. Они были диковинным фруктовым деревом, отяжелевшим от истории, плодоносным, изобилующим созревшими плодами. Но холиншедовскую Англию вот-вот должен был сотрясти и опалить огненный испанский ветер, чтобы история созревшим яблоком упала в настоящее и люди подняли этот плод и вкусили его до самой сердцевины. Я тоже его попробовал, как яблоко из Книги Бытия, и это познание изменило все. Когда гром войны прогремел у нас в ушах, на него неожиданно ответила моя Муза.

Война.

Война сделала меня знаменитым. Мой ответ Марло был почти готов и вот-вот должен был прозвучать в полную силу.

Армада вышла в путь.

– …Ой, это, должно быть, пирог.

Что?

– Пирог. Должно быть, несут пирог. Что-то я снова проголодался. Фрэнсис, ты все тот же. Только и заботишься что о своем брюхе.

– Трудно о нем не думать, когда имеешь такое пузо, как у меня. Пирог не идет ни в какое сравнение с «Английским Предприятием».

– С чем?

Так называли Великую Армаду.

– О нет. Умоляю, давай не будем об истории.

Да это совсем не об истории, а о том, как история перекликается с современностью.

– Не понимаю.

Армада дала мне тему, на которую я мог писать, чтобы превзойти Марло.

– А теперь не понимаю вообще.

Армаду создала Елизавета. Она вбила первый гвоздь в строящийся корабль Армады в тот день, когда Филипп понял, что она не выйдет за него замуж. Все остальные обиды и растущая враждебность были звеньями той же цепи: помощь Англии голландским повстанцам, налеты на испанские корабли и их грабеж, пренебрежительное отношение к послам испанского короля. И, чудовищней всего, казнь католической королевы. Папа Сикст V был стреляным воробьем и не верил в план Филиппа разгромить Англию на море. Филипп попытался было выжать из него денег – без особого результата – и решил подналечь на своих итальянских банкиров. Уверенный в поддержке двадцати тысяч английских католиков, он сам себя назначил наследником казненной Марии и, набравшись смелости, решился действовать, воплотить в жизнь свой дерзкий план.

– Обожаю испанский лук!

План был такой.

Герцог Парма высадится во Фландрии, чтобы освободить погрязшую во мраке протестантизма Англию. А чтобы обеспечить ему успех, отборный флот испанских военных кораблей проконтролирует переправу через пролив. Могущественная Армада будет тем самым знаменитым «Английским Предприятием», на который Сикст дал благословение, но не дал денег. «Расположение звезд против короля», – бормотали астрологи, покачивая головами над звездными картами, но Филипп устал от Злобной Бесс – английской еретички, величайшей флиртушки-недотроги на всем белом свете. Даже после того, как она спустила с привязи Дрейка и его бойцовских псов на Лиссабон и Кадис, даже после того, как умер создатель Армады, маркиз Санта Круз, и его сменил Медина Сидония, человек, которому недоставало опыта и уверенности в себе, даже после того, как природа, как будто в насмешку, разогнала его суда и погнала их в обратный путь в Испанию, чтобы снова собрать их воедино, даже после того, как буря разбила и рассеяла его корабли, как шляпки желудей, на всем протяжении между Лиссабоном и Корунной, даже после многочисленных предзнаменований Филипп не отступился от «Английского Предприятия». Папа римский благословил целую армию, и каждый воин-моряк вышел в море с кровью и телом Христовым на языке. Двенадцатого июля большинство тех ртов захлебнулось в море, которое смыло следы священного таинства и католического Бога, оставив в них солоновато-горький вкус.