Ольга Неклюдова - Последняя командировка

Вечер первого дня прошел томительно. В этой новой, непривычной обстановке я не знал, куда себя девать. Начать писать я еще не мог. Хотя здесь все великолепно и величественно.

Немножко помогли мне скоротать время девушки: Иванна, о которой я тебе писал, и подруга ее Галя — чертежница. Они много порассказали мне о здешней трудной жизни, тяжелой особенно для стариков и детей, потому что часто не хватает необходимого. Бывают перебои со снабжением, трудно с обувью и одеждой, и климат здесь здоровый для молодых и для тех, кто к нему привычен, но старые да малые плохо переносят морозы.

А молодым недостает развлечений, но я наговорил им всякой всячины о том, какой изумительный город вырастет здесь, среди тайги, в будущем. Город, в котором будут даже санатории, потому что воздух здешний целебен, а красота возвышает душу и обостряет чувства. Я абсолютно верил в то, что говорил, и они мне поверили. Я поднял им настроение.

Возбужденный этим разговором, я долго не мог уснуть. Мне очень хотелось самому принять участие в создании этого города и чтобы они поверили мне не напрасно.

Но я чувствую себя растерянным и не знаю, за что мне взяться, с чего начать. Мамулин обещает окончить дамбу в срок. Он за себя не тревожится, так как живет за линией, и ему, здоровому мужику, ничего не стоит отмахать пять километров. На другой день я попробовал с ним поговорить на эту тему, то есть о неудобстве сообщения, о детях, о школе и прочем, и насчет перенесения поселка. Он сказал, что переносить поселок нет никакой надобности, так как дамба будет построена; что запланирована дорога, по которой будут ходить машины и пешеходы, что Иркутский облисполком обещал пустить автобус. А перенесение целого поселка обойдется государству очень дорого, да и рабочим удобнее жить поблизости от строительства. Все это он мне изложил довольно путано и не без раздражения. Слушал он меня нетерпеливо, отвечал неохотно и глядел подозрительно. Ужасно не нравится мне этот человек. Ну да бог с ним… Я боюсь спросить тебя о Лизе. Бывает ли она у вас? Как идут ее дела в больнице? Я уехал, даже не простившись с ней, и намеренно… Мне трудно это тебе объяснить, но я чувствую себя виноватым, и она вправе считать меня подлецом. Сейчас, в разлуке, я люблю ее болезненней и душевней. Мне бы хотелось, чтобы она об этом знала, но я никак не могу заставить себя ей написать. Я боюсь, что начну оправдываться и от этого покажусь еще более виноватым. Лиза всегда под ударом. Она из тех, кто в любом случае страдает, заслужили они эти страдания или не заслужили. Она из тех, кого всегда наказывает судьба.

Повидай ее, пожалуйста, расспроси обо всем и напиши мне. Когда пройдет какое-то время, я, вероятно, сумею найти нужный тон и слова для письма к ней. Обо мне ты можешь ей сказать все, что захочешь. Можешь сказать, где я нахожусь и почему. Словом, как считаешь нужным. Я буду рад, если она мне напишет — я соскучился по ней. И вопреки всему, что мутит мне душу, я хочу ее видеть, но не смею, конечно, надеяться, что она приедет. Своим я написал, сообщил адрес, но если будут письма на твое имя — перешли.

Ну вот, пока все. Пожелай мне доброго пути на этом новом и странном поприще».

От Обелина к Смольянинову

«Конечно, ты молодец, Дима, но, прости меня, это все-таки авантюра и не по возрасту. В наши годы надо жить спокойно и с комфортом. Я только недавно вернулся из тайги и хлебнул лиха, поэтому знаю, что говорю. Расшалилась вдруг печень, а там пища острая. Провалялся после того дней десять, и сейчас еще сижу на твороге и манной каше. Кроме всего, чуть не заблудился в тайге: рыскал по следам могучего старика, который в свою очередь преследовал медведя. Не знаю — догнал ли он медведя, но я сдрейфил и вернулся, так его и не повидав. Подвела чертова печень. Так-то, и ты не забывай о своих пятидесяти годах и лучше возвращайся в Абакан.

Впрочем, я верю, что твое пребывание на стройке будет и тебе и людям полезно. Ты любишь их, значит, и они полюбят тебя. Так всегда бывает.

У Лизы я был. Она хорошо выглядит и хорошо себя чувствует. В больнице дела идут отлично. Она полна новых впечатлений, энтузиазма и прочее. (Нахожу в вас некоторое сходство). Я дал ей твой адрес и по мере своих малых сил выполнил твое поручение. Мне показалось, что она еще не успела по тебе соскучиться.

Будь здоров. Привет от Аннушки».

От Смольянинова Обелину, написанное месяц спустя

«Рабочие называют меня «практикан», потому что я не сумел себя с ними поставить и не нашел ничего лучшего, как месить вместе с ними глину и таскать кирпичи.

Но вскоре выяснилось, что и этого делать я не могу. Каждое утро я, как проклятый, тащусь на стройку в свою смену. Там я, в общем, ничего не делаю, но почему-то ни одного дня не могу заставить себя остаться дома или взять этюдник и писать великолепные здешние пейзажи. Единственное, что я написал, это портрет того самого Васьки, который осыпал меня насмешками в первый день моего появления. Он и сейчас подтрунивает надо мной, однако портретом гордится. Рожа у него продувная, и зубоскалит он по-прежнему. Он у меня получился, чертяка, море ему по колено! Язык у него как бритва, и я никогда не видал его серьезным. Я хотел бы еще написать нашего начальника Николая Николаевича. Но это когда у него будет время. Да, здесь много интересных лиц, много сюжетов для больших полотен. И эта связь с людьми, самая непосредственная и тесная, мне кажется, должна помочь возрождению моего таланта. Я в ней нуждался всю жизнь…

Каждый вечер я говорю себе: «Завтра начну писать». Но по утрам я чувствую себя бесплодным и тащусь на стройку (мне даже выдали спецодежду). Иногда я беру с собой этюдник и пристраиваюсь в сторонке, но только начну писать или даже еще не успею начать, как чувствую — ничего из этого не получится… Постройка дамбы идет медленно, и мне не терпится ее ускорить, приложить к этому руку, но что я могу сделать, несчастный старик, который ничего делать не умеет. Рабочие относятся ко мне хорошо. Те, что постарше, даже говорят мне «ты». А с Мамулиным мы на ножах. Он меня ненавидит и немного боится: ему кажется, что я под него подкапываюсь.

По ту сторону линии идет строительство большого поселка — впоследствии, вероятно, города. Туда брошена вся рабочая сила, все материалы туда доставляются в первую очередь. На постройке дамбы работает одна небольшая бригада, но и отсюда он постоянно берет людей туда, за линию. То строительство для него имеет значение, это его «показательная» работа, на которой он делает себе карьеру.

Его не тревожит быстро наступающая весна — ведь уже март! — и угроза наводнения.

Да, Мамулин ненавидит во мне художника, интеллигента, не понимает моего поведения и презирает меня за то, что я тут торчу без дела. Я как-то пытался с ним поговорить, объяснить ему, какая опасность угрожает поселку, если дамба не будет построена вовремя, и он оборвал меня: