Сергей Синякин - Горькая соль войны [сборник]

Суконников даже сам не заметил, как наган у него в руке оказался.

— Слышь, мусорок, — сказали из пахнущей старыми пряниками и соленой селедкой темноты. — Ты нас не видел, мы уходим. Годится?

— Вам теперь отсюда только в морг, — сказал Суконников, щупая шею напарника. Рука попала на что-то теплое и липкое. Кровь — понял Суконников.

Он засвистел.

— Кодя! — сказали в магазине. — Заткни этого соловья. Сейчас сюда вся мусорня сбежится!

Суконников уловил движение в сумрачном проеме и выстрелил.

В магазине кто-то вскрикнул.

— Ладно, мусор, — сказали из магазина. — Банкуй! Твоя удача, краснюк. Только не стреляй больше, мы сдаемся!

Из открытой настежь двери вылетел пистолет. По виду — немецкий вальтер.

— Свет в магазине включи, — сказал Суконников.

Он не обольщался. Приходилось ему брать немцев в блиндажах. Немцы разные бывают, один сразу сдается, другой для виду руки к небу тянет, а в это время его камрады из-за спины бойцов расстреливают. Да и Никодимыч, тихо хрипящий у стены магазина, к спокойствию не обязывал.

В слабо освещенном проеме показался верзила в солдатском обмундировании без погон. Это, конечно, ни о чем не говорило, полстраны в таком виде ходило, но вполне могло оказаться, что магазин грабили дезертиры, а этим вообще терять нечего было — трибунал им мог выписать билет только на одну станцию, конечную.

— Слышь, мусорок, — сказал верзила. — Так ты меня вязать будешь? Или мне на самообслуживание перейти?

— Лицом к стене встань, — сказал Суконников, радуясь тому, что находится в темноте и из магазина его сразу не разглядеть. — Кто еще в магазине? Сколько вас?

— Больше никого, — успокаивающе и с еле заметной издевкой сказал верзила, встав к стене. — Вдвоем мы были. Кореша ты моего кончил. Прямо ворошиловский стрелок! Не веришь? Сходи проверь!

Суконников осторожно приближался к нему. Блатняки подлы, у этого вполне могла финка в рукаве оказаться. И все-таки он чуть не купился, едва не проморгал стремительное движение внутри магазина. Второй грабитель еще только вскидывал руку, а Суконников уже падал набок, разряжая в него наган. С такого расстояния промахнуться было невозможно. Суконников и не промахнулся. Бандит, что вроде бы уже сдался, пришел в себя, навалился на Николая, выворачивая руку с наганом. Но не успел. Суконников полгода в разведке служил, к скоротечным контактам привык.

Суконников сел, облизывая губы, тупо посмотрел на лежащее перед ним тело. В темных впадинах глаз верзилы стыло удивление.

Никодимыч тихо хрипел и постанывал у стены, и это внушало надежду.

Суконников взял пустой деревянный ящик, поставил его на попа и сел, вслушиваясь в приближающиеся сразу с трех сторон милицейские свистки. И надо было бы обозначить себя, чтобы соседние патрули не тратили время на поиски, но он лишь подумал об этом и продолжал сидеть, брезгливо и внимательно разглядывая синие разводы наколок на руках еще одного убитого им человека.

Луна.

Злая августовская луна.

Она высветила русло реки, и теплоход стал виден издалека. Мимо немцев с минимальными потерями прошли «Парижская коммуна» и «Михаил Калинин», а «Иосифу Сталину» не повезло. Город не хотел отпускать тезку от себя. Капитан Рачков задержал теплоход из-за опаздывающих пассажиров, и сейчас это опоздание обернулось надвигающейся трагедией.

С правого берега заговорили пулеметы и пушки.

Фонтаны воды вставали рядом с бортами теплохода, у ахтубинского осередка кипела вода, и тут уж не могли помочь мешки с песком, которые огораживали ходовую рубку.

Голосили женщины.

Испуганно кричали дети.

Рачков предпринять ничего не успел — в него попал осколок снаряда, и он не видел страшной паники, раскачивающей теплоход. Немцы продолжали огонь. С расстояния, отделявшего их от теплохода, попасть в медленно движущуюся мишень было нетрудно.

Неожиданная отмель впилась каменными зубами в днище перегруженного корабля.

Теплоход горел.

Заменивший убитого капитана штурман Строганов приказал спускать шлюпки, но пассажиры уже прыгали в воду, надеясь добраться до безопасного левого берега вплавь. И все-таки лодки оказались перегруженными. Строганов с отчаянием видел, как лодки переворачиваются и спасающиеся на них люди, хватаясь друг за друга, уходят на дно.

Вопли тонущих женщин и детей заставили штурмана поседеть.

Отчаянные крики не могли заглушить даже разрывы снарядов.

Несомненно, немцы видели, что расстреливают раненых и мирных жителей. И все-таки они продолжали стрельбу. Беспомощные раненые исчезали в серебристых лунных бликах, пляшущих на воде, неистово ругаясь перед смертью.

От теплохода вниз по течению плыли какие-то ящики и куски деревянной обшивки, перевернутые спасательные лодки и тонущие на быстрине люди.

Освободившись от пассажиров, теплоход снялся с мели. Его развернуло и понесло на ахтубинский осередок. На теплоходе горело все, что могло сгореть, и за ним тянулся густой черный шлейф дыма. На палубе плясало пламя.

Команда покидала теплоход вплавь. Спасательные средства были отданы пассажирам.

Мертвого капитана привязали к большому кожаному дивану. Рачков лежал лицом к небесам и медленно плыл по течению, вглядываясь в открывшуюся бездну, усеянную звездами. Звезды то и дело срывались с небес, и по ним можно было подсчитать погибших, но сейчас это было некому делать.

Смерть танцевала среди искрящихся волн.

С теплохода пронзительный и вгоняющий в дрожь детский голос некоторое время звал маму, а потом смолк. Кто-то рядом с плывущим штурманом молил Бога о смерти, еще не зная, что останется жить. Строганов хотел оборвать его, но лишь глотнул холодную волжскую воду, провожая взглядом красный детский башмачок, уплывающий к развалинам города.

Потом его, к счастью, ранило, и Строганов впал в спасительное забытье, а потому не видел, как кипит и краснеет вода от приближающихся разрывов.

И не узнал, что из его команды и пассажиров теплохода спаслось около двухсот человек.

Остальных — более тысячи, включая женщин и грудных детей — безжалостная арифметика войны списала на боевые потери.

Нет, не зря они в эту ночь ходили за линию фронта.

Все было против них — и лунная ночь, и подкрепление, которое подходило к немцам из района Гумрака, и карточный расклад, который ложился у сержанта Михайличенко два вечера подряд. А все получилось, и даже больше — целили на любого фрица, а взяли майора с денщиком. При денщике был маленький кожаный чемоданчик с никелированными замочками и уголками. Не иначе — со штабными документами. Денщик был молоденький, глупый, сейчас он испуганно жался к земле, вздрагивая при каждом близком разрыве.