Светлана Нина - История в зеленых листьях

В тот день, первый день побега от родителей в аэропорт, они долго сидели в баре, дурачась и ведя себя развязно. Там оказалась Варя, которая, должно быть, когда-то нравилась Тиму и была знакома с ним по линиям смежных областей деятельности, но симпатия их так и повисла без развития. Заинтригованные приятным совпадением, вечер они продолжили втроём.

– В таких отношениях же часто кто-то кому-то отказал, – заметила Мира, очарованная всплеском социальной жизни, когда Варя отлучилась в уборную.

Тим замялся.

– Она тебе? – спросила Мира не без укола, вмещающего шаткость собственной неполноценности и нежелание даже думать, что он может симпатизировать кому-то ещё.

После пары пинт пива и нескольких часов в кальянных испарениях Мира не против была присоединения к ним хорошенькой новой знакомой. Она не знала, как отнесутся к этому остальные, предпочтя лёгкие манипуляции и чтение по лицам. Варя бы скручивала ей руки и щекотала волосами по подбородку, пока Тим снимал бы футболку. Без страха реализации это было захватывающе.

Тим, должно быть, хоть и пытался казаться застёгнутым на все пуговицы, был на её стороне. Они оказались в номере, Мира демонстративно стала целовать Тима вдумчиво и виртуозно. Варя не порывалась уйти, но и присоединяться не спешила. Оргия завершилась тем, что прекрасная незнакомка смотрела на них сквозь пряди, падающие на глаза. Но смотрела, стоит признать, взволнованно, не отрываясь. Сидя на полу, пока они танцевали древний экстаз с запястьями в деревянных символах.

Знал бы Арсений… Кретин! Она и познакомила их только затем, чтобы не потерять Варю. Мира видела, что та не готова переступить определённую грань социальных устоев, да и про себя могла сказать то же. А инцидент с рекой заставил её думать, что Арсений – подходящая для обеих кандидатура… Заботливый, чтоб его! Арсений, с которым роман было заводить болезненно и страшно, такой он тогда был… выше секса, нечто среднее между дядюшкой и молчаливым другом, изначально обрубившим всяческие поползновения в сторону фривольности. Выше нагадившего Тима. Мира мечтала иметь всех их у себя под боком, спаянных, выточенных под неё, ей благодарных, повязанных чем-то волнующим и приятным. А они разбегались, как тараканы.

Вместо себя Мира загорелась подсунуть ему другую, Варю, так как физическая сторона отношений вдруг легла непреодолимым бременем, которое не было сил тащить именно тогда. Сама Мира же осталась бы для возвышенности неспешного попивания разбивающегося кислыми ягодами вина. Интенсивность чужих романов привлекала с первой прочитанной страницы… А вышло, что и Варя, и Арсений размышляли идентично ей в трусливом увёртывании от непосредственных обязательств.

Сквозь туман и молчание пережитого всплывал последний с Варей разговор, завершивший формирование мозаики её образа и дополнивший всё, что было сказано до этого.

– Я всегда знала, что я приёмная, – начала Варя, и Мира почуяла, что главный ужас её истории не в этом.

– Моя мать, моя истинная мать, которая воспитала меня, никогда не скрывала это. Одинокая женщина, из крайнего эгоцентризма она решила завести ребёнка одна, без помощи мужчин. А может, череда неудач и бесплодие по их милости ожесточили её. Она была строга, неизменно указывала мне на все мои промахи и неудачи. Подчас она так сильно опекала меня, что переходила в тиранию. Оттого я, может, так рано и решила создать собственную семью. Тем не менее сейчас я понимаю, как тяжело ей было. Ведь у приёмных матерей нет взрыва гормонов, помогающих любить собственных детей… А без этого детей любить невозможно. Биологических матерей можно заподозрить в нежелании, случайности, сомнениях по поводу рождения. Но с приёмными матерями всё просто. Они более честные и великодушные. Для меня это подвиг. Когда она умерла, у меня не осталось корней. Я родила сама, и послеродовой кошмар, в который я погрузилась, подвигнул меня искать биологических родственников, чтобы разобраться.

Варя запнулась, с трудом что-то обдумывая. Мира жалостливо смотрела на неё.

– Моя настоящая мать… Не была наркоманкой, проституткой. Это вполне состоявшаяся женщина с вышкой и другими детьми, которыми она пыталась заштопать трагедию моего рождения в результате изнасилования.

Мира сжала глаза. Она боялась смотреть на Варю, словно чудовищный поступок какого-то безымянного человека без лица и души двадцать шесть лет назад и на них отбросил свой гниющий отпечаток.

А Варя почему-то хотела продолжать. Наверное, она слишком долго молчала и с отчаянием человека, у которого вновь рушится шаткая конструкция тяжело выстроенной реальности, кинулась рассказывать всё Мире, словно боясь, что снова на годы окунётся в безмолвие.

– Как можно любить себя, обрести покой и благодать, если знаешь, чего ты стоила своей матери? Она не хотела твоего появления, но ты вообще не можешь осуждать её. Потому что люди не должны сталкиваться с таким выбором, это выше человеческих сил. Что бы ты ни выбрала в её положении – ты заведомо проиграла. Жизнь твоя перечёркнута. Ты можешь ползать по земле, кривляться, что-то творить… Но это будет с тобой, как дыхание, неизменно на подкорке мозга. Я родилась с таким грузом и такой грязью, что лучше бы не рождалась вовсе. И протащила этот след дальше, на сына.

– Не надо так говорить, – решилась Мира разомкнуть уста, залитые солоноватой жидкостью.

– Что ты будешь доказывать? Про искупление, про то, что бог всех любит? Я прошла эти стадии, и они не сработали. Я понимаю, почему христианство учит такому: чтобы люди не сошли с ума от бессилия и отчаяния. Но я не могу поверить, что это какое-то испытание, – это слишком жестоко. Тем более для существа, которое нас якобы любит и направляет. Более того, считать, что это крест или заслуженная кара, – тройная, зачеловеческая жестокость. Я расцарапаю лицо человеку, который решится сказать мне это в глаза. Люди всячески стараются объяснить подобные вещи, скинуть вину на пострадавших, чтобы отогнать от себя страх, что мы ничего не понимаем о функционировании Вселенной, что в любой момент с нами может произойти что угодно. И происходит ежечасно без всякой судьбы и предназначения, без кары за прошлые грехи. Это просто сбой в системе, нелепая случайность. Потому что допустить, что какой-то высший разум намеренно делает это с кем угодно, – невыносимо, отвратительно. Допустить такое – значит признать, насколько люди полны ненависти к человечеству и безумия, насколько не понимают, чем должна быть эта жизнь. Отговорки, что люди сами виноваты, – лишь виктимлейблинг. Слабая попытка обелить гипотетический разум, который управляет нами и наказывает, в чём хочет, а на произвол некоторых своих чад охотно закрывает глаза. Похоже на средневекового правителя, не правда ли? Человек не может быть виноват во всём, в него внедряются споры примеров других, утверждённых стандартов, стереотипов. И мы влияем друг на друга – вот в чём главная беда. Создаём энергетическое поле, отравляющее всех. Действия так многих людей рефлекторны, неосознанны, и в этом главная трагедия человечества. Жить в мире, где подобные вещи случайны, ещё как-то можно. Но жить в мире, где главный защитник и человеколюб допускает подобное, – невыносимо, при мыслях об этом невозможно сохранить разум.