Бонни-Сью Хичкок - Запахи чужих домов

И вдруг я замечаю бабушку: она стоит в стороне от всех остальных. Она постарела, ее волосы стали тоньше. Ей, должно быть, очень холодно в потертом пальто и капроновых колготках. Непохоже, что она злится или напугана, по ней видно, что она волнуется и очень замерзла. К ней подходит Сельма, которая с гордостью ведет за собой мужчину с мылом. Бабушка жмет его большую руку своей хрупкой маленькой ладонью. Рядом с мужчиной бабушка кажется еще меньше: она усыхает с каждой минутой, что я остаюсь в автобусе.

Пора мне возвращаться к жизни.

Я наконец встаю, чтобы выйти, когда вдруг замечаю его.

Хэнка.

Он смотрит на кого-то так же, как тогда на моих глазах смотрел на Джека, который ел розовое пирожное «Снежный ком». Я слежу за взглядом Хэнка, и, конечно же, он направлен на Джека. Тот улыбается, глядя на Сельму и мужчину с мылом, как будто это он сотворил их из ничего. Тут же стоят и Элис с симпатичным парнем; теперь он жмет руку мужчине с мылом, и все это выглядит таким чудесным, но таким далеким от меня.

Стоит мне об этом подумать, как Хэнк поднимает глаза и видит меня в окне.

Он медленно направляется к автобусу. Достаточно медленно, чтобы я успела прокрутить в голове нашу последнюю встречу. К тому времени, как он появляется в дверях автобуса, я снова увидела, как он голый прикрывается букетом колокольчиков, и услышала, как он, сидя в простыне на клюквенной полянке, говорит мне: «Может, как-нибудь увидимся в Фэрбанксе?»

Теперь я стою в двух шагах от него, и, кажется, «как-нибудь» уже наступило.

— Это ты, — говорит он.

— Я, — отвечаю я. Впервые за неделю из моих уст прозвучало слово я .

Я все еще существую.

Но тут за спиной Хэнка появляется его брат Джек, который смотрит на меня во все глаза.

— Это ты, — говорит он.

Я решаю не повторять сказанное.

Вдруг в автобус заходит Сельма, и чары снова разрушены, по крайней мере сейчас, потому что она кричит:

— Руфь! Ты вернулась! Ты вернулась!

Сельма искренне рада меня видеть, и я чувствую, как по мне до самых кончиков пальцев на ногах разливается тепло, когда она обнимает меня так, что мне становится трудно дышать. Я обнимаю ее в ответ.

Она целует меня в щеку и шепчет:

— Я скучала по тебе.

Я знаю, что в какой-то момент Сельма расскажет мне обо всем, а я с удовольствием ее послушаю. А сейчас им всем — даже Хэнку — придется подождать, пока я возьму себя в руки и наконец встречусь с бабушкой.

Я не успеваю сделать шаг, Хэнк берет меня за руку и повязывает мне на запястье красную ленточку. На долю секунды в воздухе повисает тишина, и я знаю, что где бы ни была сейчас моя дочь, на ее маленьком пухлом запястье повязана вторая половинка этой ленточки.

У меня в голове раздается голос Дамплинг: «Это сработает, обещаю».

Наконец-то я это понимаю.

Хэнк пристально смотрит на меня. Я показываю рукой в сторону бабушки и говорю:

— Мог бы и не подходить ко мне так близко.

Он сжимает мое запястье и отвечает:

— Я умею ждать.

Мне кажется, будто бабушка сейчас находится за тысячу миль от меня, а не стоит в нескольких метрах. Вблизи она выглядит еще более хрупкой. Я не единственная, кто постарел за последние месяцы.

— Привет, — говорю я.

Такое чувство, что она сейчас заплачет.

— Где Лилия? — спрашиваю я, потому что бабушка, кажется, утратила дар речи.

— Она дома, печет тебе пирог.

Потом она добавляет:

— С ней Дора, Дамплинг и Банни, так что надеюсь, ты не против небольшой вечеринки.

— Я назвала ее в честь тебя, — выпаливаю я так быстро, как могу. Если я не скажу это сейчас, то, наверное, не скажу никогда.

— Я этого не заслуживаю, — говорит бабушка.

— Я подумала, что это поможет нам начать все заново, — отвечаю я, и на меня наконец смотрит прежняя бабушка; ее глаза сужаются, словно я ее оскорбила. И тут ни с того ни с сего она начинает смеяться, но не низким раскатистым смехом, который вырывался в автобусе из груди мужчины с мылом. У бабушки сухой, будто покрытый паутиной, смех.

Она обнимает меня даже крепче, чем Сельма, но меня поражает ее запах.

Это все та же смесь запахов: лимонное чистящее средство, мыло фирмы Joy и кофе Hills Bros. Но один запах окончательно приводит меня в замешательство. Это запах крема для лица, которым бабушка пользуется каждое утро все время, что я ее знаю.

— Лосьон сестры Жозефины с молочно-медовым ароматом, — говорю я.

В этом запахе сталкиваются два мира.

Бабушка целует меня в макушку, будто у нас с ней есть общая тайна.

— Я никогда не умела говорить красиво, — произносит она. — Прости меня, Руфь.

Теперь она плачет по-настоящему. И я тоже.

Мы беремся за руки, и я веду ее домой по скользкому тротуару. Меня вдруг осеняет, что между усталостью и слабостью существует разница. Пока мы не дошли до Берч-Парка, я в последний раз кладу руку себе на грудь, чтобы проверить.

Оно там — мое сердце, склеенное из кусочков и чуть потрепанное, но совершенно точно еще не отстучавшее свое.

Сколько времени у вас ушло на работу над книгой «Запахи чужих домов»?

Сложный вопрос. Я могла бы ответить «вся жизнь», но это прозвучало бы абстрактно. Справедливо будет сказать, что моя магистерская дипломная работа по курсу «Писательское мастерство: детская и молодежная литература» в Университете Хэмлайн — это первый вариант книги. На ту книгу ушло полгода, но она очень сильно отличалась от нынешнего варианта. Мне потребовалось еще два года, чтобы создать ту историю, которую можно прочесть сейчас.

Действие романа разворачивается на Аляске, где вы выросли. Использовали ли вы какие-то свои детские воспоминания, когда писали книгу?

Я использовала много детских воспоминаний, а также позаимствовала воспоминания у моих детей, сестер, братьев и дальних родственников. Одной моей сестре действительно отрезали волосы за то, что она ими хвасталась, но сделала это не наша бабушка. И мы в самом деле ездили в гости к бабуле, которая жила в местечке под названием Берч-Парк. (Стоит добавить, что моя бабуля была замечательным человеком и не имела ничего общего с бабушкой из книги, мы гостили у нее каждое лето.) Моя мама — старшая из шести детей, и ее братья и сестры, да и она сама, рассказывали мне, каково это — жить в Берч-Парке. Мы с братьями и сестрами очень любили туда приезжать, потому что там, прямо посреди парковки, стояла карусель, покрашенная в яркие цвета. Нам казалось, что Берч-Парк — это какое-то волшебное место, потому что мы во многом были похожи на Лилию. Я, по крайней мере. Но моей тете в то время было уже шестнадцать, и она знала, что люди в Берч-Парке живут бедно и что там водятся тараканы, так что она это место не идеализировала, и именно она помогла мне передать в книге мнение Руфи о Берч-Парке. Одно из моих самых ранних воспоминаний — крупное наводнение 1967 года в Фэрбанксе. В моей книге речь идет не об этом наводнении, но по общему впечатлению они во многом схожи.