Мауро Корона - Двадцать веселых рассказов и один грустный

Те же, кто случайно натыкался на следы этого браконьера по берегам речушек Вайонт, Месаццо и Вейл, находили ещё и лягушачью кожу, которую Гульельмо Кантон, он же Гельмо, как настоящий лесной хорёк, снимал прямо на месте, чтобы не тащить домой бесполезный мусор. В общем, так и промышлял этот одинокий и незаметный человек, плевавший на законы и запреты. Своих подвигов он никогда не превозносил и не хвастал ими – напротив, насколько возможно, старался скрывать свою добычу и заработки. Но, если вы вдруг не знаете, от тоски сидящие в клетке птицы принимаются петь, и этого трудно не услышать. Зависть тоже поёт в своей клетке – в людских сердцах. А среди тех, кто слышит пение птиц и зависти, попадаются крысы. Так в лесу завёлся шпион.

В один прекрасный день к Гельмо заявились лесники с ордером на обыск. Они изымали всё подряд, поскольку ничего законного, включая хозяина, в доме не оказалось. Правду сказать, семьи-то у Гельмо никогда не было: никому в округе не известная мать-одиночка бросила младенца сразу после рождения, а воспитывал его старый браконьер, день и ночь гонявший парня по лесам и горам. Вот он таким и вырос. Лесники впаяли ему здоровенный штраф, немного поувещевали жить по закону и ушли. Но чтобы удержать Гульельмо от его страсти, одного штрафа было мало.

Едва буря поутихла, он возобновил свою деятельность даже в большем объёме, чем раньше, ведь если действительно что-то любишь, не останавливаешься при первом же препятствии, а идёшь до конца, даже если в конце тебя ждёт смерть. И потом, теперь это было делом чести. Его осмелились наказать? Он обязан отомстить. Кто выстоит, тот и победит. В общем, одинокий браконьер продолжал брать от природы всё, что мог, стараясь действовать ещё более осторожно и внимательно. Но он допустил ошибку – классическую ошибку тех, кто слишком в себе уверен.

Больше всех других птиц этот неуловимый и загадочный человек любил кукушек. Несколько месяцев в году, с апреля по июнь, он целыми днями прятался на лесных полянках, слушая их ку-ку с макушек лиственниц. А как-то по весне решил одну выкормить. Новорождённого кукушонка, найденного сытым и довольным жизнью в гнезде чёрного дрозда, Гельмо терпеливо и методично кормил молью, муравьиными яйцами и собственноручно приготовленной чудесной смесью из насекомых, вермишели и других ингредиентов, в том числе витаминов, которые покупал в специализированном магазинчике Паоло Пиполо в Маниаго: это месиво уже зарекомендовало себя незаменимым средством при вскармливании других птенцов.

Кукушонок, как то и положено природой, рос настоящим разбойником, непоседливым и озорным. Гульельмо выделил ему сухую и светлую комнату на втором этаже с видом на дорогу, где тот и провёл весну, лето, осень и зиму, пока не начал, как собака, следовать за хозяином, куда бы тот ни пошёл. Следующей весной, в начале апреля, птенец подал голос. Когда он куковал, в комнате тряслись стекла, орешниковые сони настороженно прислушивались, а другие птицы отвечали, каждая по-своему. Время от времени Гельмо выпускал кукушонка на волю, чтобы тот полакомился вишней. Потом птенец возвращался и усаживался человеку на плечо, а тот вносил его в дом, чтобы насладиться голосом взаперти. Так продолжалось до конца июня.

Но однажды лесники, приглядывавшие за домом, услышали из комнаты крик кукушки. Вооружившись ордером на обыск, они втроём снова явились к Гельмо, конфисковали нелегальную кукушку и выписали новый штраф, предупредив, что в следующий раз цифра станет куда более серьёзной (в те времена подобные преступления карались только штрафами, сегодня же для них предусмотрен уголовный процесс с головокружительной суммой залога). К счастью, никто не догадался заглянуть сарай, где на диете из моли, муравьиных яиц и пюре подрастали ещё по меньшей мере двадцать птенцов.

А Гульельмо Кантон замыслил отомстить.

Пролетел ещё год, снова пришла весна, снова закуковали кукушки. И одна из них снова пела в комнатке у Гульельмо Кантона: несгибаемый браконьер не собирался сдаваться под натиском закона. Своим очередным пленником он бесстыдно бросал вызов всем лесникам и егерям. У них ушло не так уж много времени, чтобы выяснить, что к чему: слухом земля полнится, люди ведь постоянно о чём-то говорят. Некоторые вот даже поют, как птицы. И с не меньшей лёгкостью заявляются с ...надцатым ордером.

Теперь их было уже четверо: двое лесников и двое егерей.

– На сей раз ты реально влип. Смотрю, решил, что самый умный? – с порога спросил один.

– Отпирай комнату, где держишь кукушку, – велел другой.

Всё это время, будто нарочно привлекая внимание, пернатая пленница голосила: ку-ку, ку-ку . Для виду Гельмо некоторое время посопротивлялся, но в конце концов был вынужден открыть. Стражи леса ворвались внутрь. Там, во весь голос демонстрируя свой талант, сидела на жёрдочке их добыча. Только это была не кукушка, а священная майна, чёрная птица с жёлтым клювом, иначе называемая индийским дроздом, та самая, что при должной дрессировке умудряется даже произносить слова. Гельмо купил её у Пиполо в Маниаго ещё птенцом, как только у него конфисковали настоящую кукушку. При помощи магнитофона он несколько месяцев изводил бедную птицу, пока та не научилась идеально подражать кукушке. Но этого мало: Гельмо надменно достал из кармана лист бумаги – сертификат на постоянное содержание нелегальных пернатых иммигрантов. На сей раз лесникам и егерям пришлось убраться несолоно хлебавши. Индийский дрозд, такой же нахальный, как его хозяин, проводил их насмешливым ку-ку, ку-ку, ку-ку . А Гульельмо Кантон с довольным видом запер дверь.

И до, и после финансового краха мой друг, несгибаемый Ичо Дуран, известный также как Маурицио Протти, был «овечьим пастырем», то есть пастухом (разные есть виды пастырей, так что добавлять «овечий» нужно обязательно). В детстве он не испытывал недостатка в деньгах, однако ещё мальчишкой сбежал из дома, чтобы стать пастухом и жить на пастбище, под открытым небом, к полному отчаянию мамы Нины, обожавшей распущенного, но единственного сына.

Но тут уж ничего не поделаешь. В жилах Ичо течёт древняя кровь, генетически унаследованная от стародавних горцев, его предков и родственников, среди которых был и легендарный Фермо. Косари, фермеры и пастухи, люди, вырубленные топором, по весне, будто серны, нюхающие воздух, пробующие всё на вкус, словно давно покинувшие эти горы гадюки – Ичо из таких: проходя мимо «феррари», и глазом не моргнёт, а то и вовсе отвернётся, но стоит увидеть ягнёнка – не удержится, непременно возьмёт на руки.

Разными были пастыри стад, бравшие Ичо на роль помощника. Старые друзья, вроде Джанкарло из Молина с сыновьями, Франко, Мануэлем и Гульельмо, названным в честь деда: в этом роду все были пастухами. А ещё Валентино Фризон, прозванный Жирдяем, Иджино Пероццо, Анджело Патерно, Берто Фонтана, Серджо Джакела...