Юрий Красавин - Полоса отчуждения

Бабкин сын был так рассержен, что выбросил труп петуха за огород на растерзание воронам да собакам.

Но ничто не проходит бесследно! Теперь деревня славится своими петухами. Горячая кровь их предка несколько разбавилась, поостыла, но зато они приобрели от своих мам красоту оперенья. Они более благоразумны и не нападают на людей, но это гордые, предприимчивые, отважные птицы».

По утрам в наш отдел даже зимой заглядывало солнце. Поток солнечного света упирался через окно в заваленный бумагами и папками стол, в стекла шкафа, сквозь которые виднелись все те же папки, в дверь, которая отворялась согласно характеру того, кто входил; одни сначала вежливо стучали, а потом уже открывали дверь, другие вступали без церемоний. Но всех решительней обращался с дверью сам заведующий: он распахивал ее широко и внезапно, желая застать меня за каким-нибудь бездельем, и входил стремительно. А садился будто с размаху и тотчас начинал передвигать, перекладывать бумаги на столе, хмуря при этом брови и недовольно дыша; потом решительным жестом брался за телефонную трубку, будто вот сейчас ему нужно отдать чрезвычайно важное, прямо-таки судьбоносное распоряжение. Я ненавидел его руки — они у него почему-то всегда были красными, как с мороза, лицо налито тяжелой кровью; а ведь отнюдь не грузного сложения был человек, напротив — жилистый, хлыстоватый, нервный.

Нас разделяли два стола, поставленные вплотную друг к другу. Впрочем, слово «друг» тут неуместно, потому что и столы наши враждовали. Пыжовский был и повыше, и обширнее моего — толстое стекло его столешницы властно налезало на мою, а на моей стекла не было, вместо него был постлан большой лист бумаги. Для того чтобы позвонить, мне надо было дотянуться до пыжовского телефона, повернуть диском к себе, и всякий раз при этом заведующий хмурился, словно брали его собственность. Именно поэтому все дела, связанные с телефонными разговорами, я старался исполнять, когда оставался один.

В тот день телефон зазвонил, едва я пришел на работу.

— Старик, у меня к тебе маленькая просьба, — это был голос Володи Шубина, — присмотри где-нибудь подходящий столб, лучше всего телеграфный, такой, знаешь, посуше. Можно смоляной. Вечерком сходим, подпилим…

— У тебя кончились дрова?

Тут как раз ворвался Пыжов, и был он мрачнее тучи. Впрочем, я привык к его всегдашней мрачности: он считал, видно, что именно такое выражение лица должно быть у руководящего работника для придания ему должного веса и авторитета. И еще, я знаю, он подражал Мишакову, но то, что в секретаре райисполкома было естественно и даже привлекательно, в Пыжове странным образом извращалось и отталкивало.

— Сегодня еще есть, но боюсь, на завтра не хватит, — жаловался очень весело мой друг.

— А обязательно телеграфный? Ишь, разлакомился! Можно попробовать опоры деревянного моста.

— Старик, они сырые. Соображай маленько.

Пыжов, перебиравший папки в шкафу, свирепо оглянулся на меня и сел за свой стол. В нашей тихой комнате можно расслышать голос из трубки телефонной и на некотором расстоянии, а то, о чем мы говорили, явно не имело делового содержания.

— Старик, а шеф твой на месте?

— Да, — сказал я кратко.

— Как его самочувствие?

Я был в неловком положении: Пыжов явно слушал наш разговор.

— А что?

— Ну как же, а кто именинник сегодня! Про него в нашей газете написано, что он дурак и самодур. Ну конечно, в иносказательной форме, однако достаточно ясно. Читай мой фельетон, а шефу своему передай от меня привет. Пусть сегодня же отменит оба выговора, которые объявил тебе незаконно, а то ведь ему будут звонить по этому поводу и из райкома партии, и из райкома профсоюза. А как это он умудрился поставить завклубом в деревне Устье старушку с полутораклассным образованием, а? Что самое интересное: она по совместительству поет в церковном хоре.

Шубин смеялся; я слышал, что в его редакционной комнате хохочут еще двое или трое.

История с устьинским клубом была мне известна; Пыжов там основательно сел в лужу, но это дело прошлое, и откуда узнал о нем Шубин?

— Положьте трубку! — приказал мне Пыжов. — Я запрещаю вам разговаривать в рабочее время на посторонние темы.

— Какие же это посторонние! — возразил я так, чтоб и Шубин слышал. — Речь идет о моем увольнении с работы, которое вы мне пообещали в самом ближайшем будущем.

— Старик, я отлично слышу и его, и тебя, — весело сказал в трубке Володя. — Продолжайте, записываю.

— Я все равно вас уволю, — возвысил голос Пыжов, — как неумелого и неспособного работника. Вы уйдете отсюда с волчьей трудовой книжкой!

Он почему-то, когда взрывался, всегда становился вежливым. Обращение на «вы» было признаком гнева и немилости.

— Про волчий паспорт слышал, а вот про трудовую того же наименования — это что-то новенькое, — раздавалось в трубке. — Старик, напомни ему поговорку, которую я недавно записал в деревне Теличкино Малковского сельсовета: гром-то гремит не из тучи, а из навозной кучи. Дай-ка я ему сам это скажу…

— С вами желает поговорить корреспондент районной газеты «Восход» Владимир Шубин, — сказал я своему заведующему тоже с отменной вежливостью.

Пыжов трубку принял, покрутил ее некоторое время в стороне, решая, то ли приложить к уху, то ли не надо, — приложил все-таки.

— Да, я читал ваш пасквиль, — сказал он. — Выговоры инспектору Тихомирову — это вас не касается, ясно? Я вправе их объявить, если он работает из рук вон плохо. А вы занимайтесь своим непосредственным делом, и добросовестно, а то и у вас будут выговоры.

Он подержал трубку еще некоторое время возле уха, потом брякнул ее на рычаг и стремительно вышел.

А телефон зазвонил вновь.

— Старик, я уверен, что твой шеф вылетел из кабинета, — сказал Володя с утробным смешком. — Я прав, да?

— Надеюсь, ты его не оскорбил нечутким словом? А то ведь он жаловаться пошел.

— Я был изысканно вежлив! Сказал, что меня интересует все, в том числе и отсутствие культурной деятельности в сельских клубах. И еще добавил, что это позорно, когда отделом культуры в райисполкоме заведует малообразованный и злобный человек. Только и всего. Как видишь, я не выходил из рамок, все было как в лучших домах Европы или на дипломатическом рауте среднего уровня. Есть свидетели.

— Я выражаю тебе свое восхищение.

— То-то!

— Имей в виду, — предупредил я, — просто так тебе это не пройдет. Ты будешь раздавлен подобно жалкому дождевому червю под грубым кирзовым сапогом.

— Бог не в силе, а в правде, — отвечал на это мой «сват». — Запиши и положь у себя на рабочем столе под стекло. А я поеду осуществлять рейд по вывозке органических удобрений из свинарников совхоза «Ново-Юрьевский»…